Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

Мужик же дружелюбно улыбнулся, поднял руку, приветствуя Горюнова, и скрылся в лавке.

— А ты чего Мишане-то не ответил, — хлопнул его по плечу коп, — в любимчиках у него на гимнастике ходил, а теперь морду воротишь? Нехорошо, Дима. Вот, правда, нехорошо.

Индеец только мысленно застонал и заспешил по уже знакомой дороге к школе.

К счастью, сегодня ему наказали красить на школьном стадионе футбольные ворота, шкурить и красить поручни, огораживающие площадки для прыжков, ровнять и пропалывать беговые дорожки, подновить разметку площадки для игры в какую-то laptu… Что за лапта, да еще оказалось, что он, по словам Горюнова, в ней был одним из лучших — «Дурак ты, Дима, тебя ж даже в команду звали, на губернии выступать!».

М-да, похоже, характер у него во всех мирах одинаковый.

Так что Хуц-Ги-Сати снова обозлился и приободрился.

Но стадион, признал он, скрепя сердце, был просто загляденье, особенно для школы маленького городка — просторный, чистенький, любовно оборудованный. Да и сама школа была такой же — за ней явно следили и денег не жалели. Во всяком случае, так снаружи казалось.

Часов в десять появились первые стайки ребятни, которых Горюнов тут же погнал с футбольного поля: — А ну, кыш! Не видите, ворота красють!

Ребятня с воплями похватала велики и унеслась куда-то: «Айда на низы, на старое поле!».

Подростки появились ближе к обеду. Сначала одна компания, в которой явно верховодил парень лет четырнадцати-пятнадцати, рослый, со светлым чубом, падавшим на глаза. Парень привычно сдувал его, приглаживал пятернёй и снова смотрел на весь белый свет гордо и чуть вызывающе.

Вокруг него сгрудилась кучка таких же рослых быстрых в движениях парней, рядом стояли, конечно же, в нетерпеливо-скучающих позах трое девчонок в лёгких летних платьях. Ещё совсем девочек, но уже с начинающим просыпаться женским чутьём…

Была и пара ребят помладше. И, что Хуц-Ги-Сати удивило, верховодил явно этот, как его, русский, но и среди пацанвы, и среди девчонок были явные индейцы! Настоящие тлинкиты, он чуял родную кровь, видел характерные черты, повадки, телосложение! А один парень и вовсе был черноволос и скуласт, но сероглаз и нос был явно не индейский.

На него Хуц-Ги-Сати глянул с неприязнью — да, и в его мире были те, кто отверг чистоту крови, но их индеец считал предателями своего народа, они продавались белым ради удобной сытой жизни! И если для женщин он ещё мог найти хоть какое-то оправдание, то тлинкит, взявший белую в жёны, просто переставал быть не только мужчиной, но и человеком.

Здесь же, видимо, его народ совершенно забыл остатки гордости.

Впрочем, вот тот, что помладше и пониже ростом, был явно чистокровным — хотя бы его родители помнили, что такое род!

Горюнов на них посмотрел искоса, но ничего не сказал, компания ушла в дальний конец поля к волейбольной сетке, разбилась на две команды и началась игра.

Играли азартно, парни орали, девчонки, забывшие о том, что надо быть томно-женственными, вопили, по мячу лупили так, что гулкие шлепки эхом отражались от школьных стен.

Под этот аккомпанемент Хуц-Ги-Сати до того ушёл в неторопливую работу, что не заметил, как начал тихонько улыбаться.

Что-то тихонько бубнил Горюнов, которого индеец слушал вполуха, но услышанное запоминал, чтоб потом обдумать.

И о том, что «верховские» совсем обнаглели и теперь требуют с управы за казённый счет чинить подъездные дорожки, хотя у самих куры не клюют, а начальство не чешется. И о том, что новую «множилку» никак не привезут и старую не чинят, а что ему, Горюнову, теперь хоть пером от руки рапорты пиши, так-то никого не колышет. И что вот ты опять баранку пока крутил, а мы тут по округе сайгачили, беглых ловили, и откуда их только чёрт принёс.

Говорил Горюнов спокойно, ругался тоже, больше по привычке и из врождённого занудства, поскольку, жизнь, по мнению индейца, тут была тихая и спокойная. На дорогах никто не беспределил, в городке шалили только «концовские», да «золотая молодёжь», что повадилась ездить на площадку к озеру, да на машинах хулиганить по дороге — газуют так, что аж покрышки жгут! Всё фильма эта японская про Хонду Стрелу! Вот и эти начали! Предводитель-то дворянства лба своего отмазал, остальные волю и почуяли!

Горюнов аж сплюнуть хотел, но сдержался.

Хуц-Ги-Сати осторожно бросил:

— Ну хоть с ночными безобразиями не так донимают… — и снова сосредоточенно завозил кисточкой.

— А, ты про «ночник», что ль? Так Валерьяныч мужик правильный, у него особо не забалуешь, так что наши, как раньше, в Говорово оттягиваться ездят. Забыл, что ль?

Индеец опять промолчал.

И голову вскинул. Что-то изменилось.

Тихо стало.

Мяч не звенел.

И голосов не было слышно.

Оказывается, компашка сгрудилась у края волейбольной площадки.

Напротив выстроилась другая…

Вроде и было их поменьше, но парни были явно постарше, девиц с ними было только двое, но выглядели они… словом, не как те, что только что по площадке прыгали.

И один из пришлой компашки держал за шиворот пацанёнка-тлинкита, которого Хуц-Ги-Сати в самом начале приметил. А в другой — мяч.

А другой, гогоча, не сильно, но унизительно шлёпал малого по ушам.

Краем глаза Хуц-Ги-Сати увидел, что Горюнов уже потянулся за свистком, и придержал его руку.

Глянув на копа, покачал головой.

— Погоди чуток.

Пришлые и вели себя, и выглядели иначе, чем волейболисты — и одёжка поновее, и держатся знакомо.

Да, точно, у них в школе так держалась банда Стива Йорубы, нигера, чей папашка управлял филиалом какой-то компании. А заодно подрабатывал у наркобосса по финансовой части. Говорили, не только финансовой, но мало ли что скажут. Стив держался так же — расслабленно, «на чилле», хорошо зная, что ему ничего ни за что не будет.

Похоже, это те самые верховские и были.

Мелкий молчал, зло сверкал глазами и пытался вывернуться.

Парень со светлым чубом сделал пару шагов, протянул руку, мол, мяч отдай. Что-то негромко сказал, вожак богатеньких, как их сразу назвал про себя индеец, выпустил парнишку, заржал и… да твою ж мать, достал нож.

Прижал мяч к груди, замахнулся, чтоб пропороть старый истёртый мячик.

Светловолосый бледнолицый коротко шагнул вперёд и неуловимым движением отвесил противнику пощёчину.

Короткую сухую оплеуху.

Богатенький выронил мяч и мягко завалился набок.

Его подпевала, державший мелкого, выпустил жертву и подхватил вожака.

Остальные рванулись к волейболистам.

Мелкий тлинкит в два прыжка оказался рядом со светловолосым и встал рядом, выставив кулаки. Девчонки заголосили, протиснулись между парней,