Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

И не просто предать, а перейти в веру бледнолицых, с которыми они воевали много десятков лет — в православие!

А здесь, вот они, эти самые иконы в полицейском участке.

И говорят на русском.

Все вокруг.

— Здравия, Пал Евграфыч! — благородного вида старик с широкими покатыми плечами почтительно обратился к копу, — загляни ты ближе к вечеру, ну сил нет, пацаны опять заполночь горланят.

— И тебе здравствовать, Святослав Дементьевич. Концовские, что ль?

— Да там и концовские, и колоши! Я и не против, дело молодое, но что ж под окнами-то!

Дед говорил и говорил, копы кивали головами, слушали внимательно, а Хуц-Ги-Сати не мог отвести глаз от старика. Точнее, от его широкой груди. Погода стояла тёплая, и на старике были широкие штаны, синие, вроде джинсов, только покрой чуть иной, рубаха с воротом-стойкой, украшенная всё тем же странным узором, в котором сплетались настоящие тлинкитские плавные линии и образы, и непривычные — с ломаными линиями, соединяющимися в хитро ветвящиеся кресты. Шляпа на нем была мягкая, настоящая тлинкитская, с бронзовокожего морщинистого лица смотрели ясные мудрые глаза настоящего Великого Предка. Но почему у него такое имя⁈

Старец оглаживал густую седую бороду — но тоже странную! Широкую, спускавшуюся до середины груди.

Но самое главное — седые пряди ложились на ножны настоящего шакатса, грозного оружия, передававшегося в родах от воина к воину!

Ножны были потёртые, рукоять обтянута такой же потёртой кожей. Перед ним был уважаемый воин, получивший право носить шакатс! Но что рядом с этим знаком настоящего тлинкита делал крест, какой носят белые поработители его народа⁈ Крест был, похоже, серебряный, массивный, с плавными обводами концов перекладин. На такой же массивной цепочке искусного плетения.

Хуц-Ги-Сати поклонился старшему, как и полагается.

— Что, Дима, достукался таки? Снова… — всплеснул руками старец, — Ты когда уже образумишься? Сколько с тобой уже Пал Евграфыч возится!

Хуц-Ги-Сати понял, что уже перестал вздрагивать, услышав это имя. Ну был он Джеком. Теперь, значит, Дмитрий… Разберёмся, дал он себе слово. И решил относиться ко всему вокруг как к наваждению, насланному злыми духами.

Потому решил промолчать.

Но старика и его ножны запомнил.

Ладно, главное — пережить суд. Судя по тому, что ему даже не надели наручники и повели пешком, в тюрьму его не отправят, рассуждал он, продолжая незаметно посматривать по сторонам. Это, хорошо. Надо получить свободу передвижения, а там уж он сообразит, что делать в этом морочном мире. Может, получится и чары разрушить.

Вышли на небольшую круглую площадь.

По правую руку золотилась верхушка небольшой чистенькой церкви с почему-то округлым, лишь в верхней части вытянутым вверх куполом.

Рядом трёхэтажный дом однозначно казённого вида. Над входом тёплый ветерок покачивал флаг с тремя широкими полосами — белой, голубой и ярко-красной. В складке у древка мелькнуло и ярко-жёлтое пятно. Хуц-Ги-Сати вгляделся, ветерок как по заказу расправил полотнище, оказалось, в верхней левой части был ещё и солнечно-жёлтый квадрат, а на нём чёрный орёл с двумя головами.

Как там было написано на карте и на портрете? Российская Империя⁈

Сердце индейца наполнилось тоской и гневом — в этом мире, созданном злыми духами, у его старших украли гордость и память! И здесь его народ угнетён!

* * *

У мирового судьи первое и второе имя, которое тут называли" отчество" звучали по-русски — Иван Александрович. А, вот, фамилия удивила — Катленов (упоминание о тлинкитском имени Ка-Тлен — Большой Мужчина, действительно, существует — прим. авторов.), созвучно родовому имени Ка-Тлен. Да и обликом судья походил на тлинкита, хотя кожа его была светлее, да и нос был как у белых людей.

«Кто-то из его предков предал чистоту крови и отрёкся от своего рода», — с неприязнью подумал индеец, глядя на мирового судью.

Тот тоже был в форме, хотя эта больше походила на обычный деловой костюм — только старинный, такой Хуц-Ги-Сати в каком-то старом фильме видел. Или по кабельному?

Он любил смотреть разные кабельные каналы, особенно где про тайны и всякие загадки. хотя конечно, как говорили парни из AIM, все средства медиа находятся в руках белых поработителей и служат тому, чтобы уничтожить память коренных американцев о славном прошлом их великих цивилизаций.

Судья быстрым шагом вошел в комнату, которую коп торжественно назвал «малый зал заседаний», сел за широкий стол светлого дерева и пододвинул к себе папку в кожаном переплёте. Быстро просмотрел пару листов плотной желтоватой бумаги.

Хуц-Ги-Сати равнодушно смотрел на здоровенную золотистую бляху на широкой цепи, ждал.

— Что ж, Павел Евграфович, — судья осмотрел комнату, будто только сейчас увидел и простые деревянные стулья, выставленные в пять рядов, и людей в комнате, — время раннее, как видите, зрителей нет, даже госпожа Сосновцева не смогла посетить нас в столь ранний час.

Он со вздохом шлёпнул ладонью по папке.

— И что ж мне с вами делать, мещанин Смирнов? — судья подпёр щёку кулаком и воззрился на Хуц-Ги-Сати.

Тот сжал зубы. Сейчас начнётся унижение… Что ж, он уже проходил это в том настоящем мире, переживёт и теперь. Будет молчать.

— М-да… как обычно. Молчите, мещанин Смирнов, — он снова открыл папку, поворошил листы, — а между тем, вам надо говорить большое спасибо нашей доблестной полиции. Ибо, после душевной беседы, проведённой нашим многоуважаемым городовым и его молодым, но очень, — тут судья хмыкнул чему-то своему, — активным коллегой Мстиславом Николаевичем Горюновым…

Индеец покосился на молодого копа. Тот потупился и всем своим видом выражал скромную и мужественную готовность служить закону.

— В общем, господа Возников Трофим Викторович и Легостаев Инокентий Спиридонович свои заявления забрали, потому такие отягчающие обстоятельства, вроде членовредительства и хулиганства мною, мировым судьёй то есть, рассматриваемы быть не могут.

Судья потёр переносицу.

— А за непотребные речи, пребывание в общественном месте в пьяном виде, а также порчу чужого имущества путём разбития стеклянной пивной кружки о неустановленный тяжёлый и очень тупой предмет я назначаю наказание в виде пятнадцати часов общественных работ, а также выплату компенсации владельцу означенной кружки мещанину Владимирову, хозяину трактира «Три сосны» в размере одного рубля сорока двух копеек.

Судья встал, потянулся.

— Всё, свободны.

— И, уже в спину индейцу.

— Заканчивай буянить, Дмитрий Христофорович, Христом богом тебя прошу.

* * *

Всю обратную дорогу Хуц-Ги-Сати молчал и был задумчив.

Ни слова не сказал даже когда городовой и отчего-то такой же погруженный в свои мысли Горюнов провели его через комнату с клеткой-«обезьянником», толкнули дверь — за ней оказался короткий коридорчик, в конце которого оказались две