По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

Своими так своими, — согласился КИР, который был явно не прочь поговорить. — Тебя ранило в голову пистолетной пулей. Впрочем, ты это, наверное, и сам помнишь.

— Помню вспышку и боль. Дальше — темнота.

— Тебе повезло, — сказал КИР. — В очередной раз. Пуля не пробила кость и не вошла в мозг. Но кость треснула. Височная. Этого хватило, чтобы мозг отправил тебя в кому и занялся восстановлением. Поздравляю, он справился. Ну и я помог маленько. Давление поддерживал, за температурой следил, другое по мелочи.

Максим знал, что люди, которые вживляли себе «три И» — Искусственный Интеллект Имплант, так называемые нейролюди, — усиливают таким образом не только умственные способности. Но всегда считал, что человек, который умеет пользоваться сверхрежимом и развил в себе способности к ускоренной регенерации и прочим «чудесам» самоизлечения, в этом не нуждается. Что ж, оказывается, бывают случаи, когда нуждается. Даже, если друг КИР и слегка приукрашивает, всё равно ему спасибо.

— Спасибо тебе, КИР, — сказал он. — Громадное тебе, дружище, спасибо. Ты меня спас.

— Всегда пожалуйста, — довольным тоном и уже привычно ответил КИР. — Но ты сам себя спас. Точнее, твой мозг и твой могучий организм. Я так, чуток поддержал.

— Вот за это и спасибо, — сказал Максим. — Слушай, а чего мы стоим? Давай я пойду, а ты будешь рассказывать. Ты знаешь, где мы находимся?

— Точных координат не назову, но примерно знаю. В шести-семи километрах к юго-востоку от лагеря. Кстати, твои бойцы именно здесь приняли последний бой. Вон там, на пригорке, где пять берёз растут.

— Последний? Они… мертвы?

— Не могу сказать. Герсамия, Николаев и Озеров были живы, когда я их последний раз слышал.

Проваливаясь в снег, Максим дошёл до пригорка, взобрался на него.

Ни хрена не видно. Все следы исчезли под белым девственным снежным покровом. Теперь до весны ждать, пока не растает. Да и что он хотел увидеть и найти?

Максим огляделся, наклонился, сунул руку в снег возле толстой берёзы, пошарил.

Вот они.

Вытащил руку. На ладони тускло блеснули пустые гильзы из-под СВТ-40 калибром 7,62 мм.

Значит, здесь они лежали и отстреливались, а немцы шли… Вон оттуда?

Оказывается, этот вопрос он задал вслух.

— Отовсюду они шли, — ответил КИР. — Здесь наших окружили.

— Ладно, — сказал Максим. — Тут делать нечего, идём к лагерю. Он вернулся к выворотню, надел лыжи, поправил ремень винтовки, определился со сторонами света и пошёл на северо-запад.

Это оказалось не так просто. Приходилось прокладывать лыжню по глубокому снегу, а слабость полностью не отпускала, накатывала волнами. Да и голова ещё ощутимо болела (пальцами он нащупал плотный бинт, но снимать повязку не стал).

Однако шёл.

Он прокладывал лыжню, осторожно, стараясь не перенапрягаться (чувствовал, что сил мало, и организм не может бесконечно черпать их из своих запасов, которых тоже особо не наблюдается, — в его теле практически не было жира, сплошь жилы и мускулы). Шёл и слушал КИРа.

По словам Корабельного Искусственного Разума, до подхода эшелона отряд успел оттащить раненного командира и трупы немцев в лес. Даже мотодрезину сумели сковырнуть с рельс и забросать ветками. Впритык, но успели.

И рванули тротиловые заряды, как только паровоз, пересёк невидимую черту.

Сам паровоз и большая часть вагонов свалились под откос, и отряд, привязав командира к самодельной волокуше, совсем было собрался уходить, как случилось непредвиденное.

— На этот раз охрана эшелона оказалась серьёзней обычной, — рассказывал КИР. — Где-то сзади был прицеплен вагон с личным составом и платформа с зениткой и двумя пулемётами. Они не сошли с рельс, и зенитка с пулемётами практически сразу открыли кинжальный огонь по опушке. А солдаты — больше взвода, как я понял, причём это были матёрые, обученные вояки, егеря, выскочили из вагона и перебежками, широкой цепью, пошли в атаку на отряд, загоняя его в лес и стараясь окружить.

Далось это немцам дорого, наши стреляли метко, и враг нёс потери. Но не отставал. Видно, «Призраки» сильно разозлили немцев, и на этот раз они решили взять русских диверсантов во что бы то ни стало.

Герсамия, Николаев и Озеров уходили, стараясь увести егерей подальше от лагеря, но с раненым командиром на волокуше это было сделать трудно. А точнее, невозможно.

— Поэтому, когда окончательно поняли, что со мной им не уйти, решили спрятать меня под выворотнем, — догадался Максим.

— Не поэтому, — сказал КИР. — Вот, послушай запись.

Чьё-то тяжёлое дыхание. Далёкие редкие винтовочные выстрелы. Короткие пулемётные и автоматные очереди.

— Не оторвёмся, — Максим узнал голос Герсамия с характерным акцентом. — С командиром — не оторвёмся. Заруба и Гнатюк долго не продержатся. Их двое всего. И патронов мало.

— Заруба и Гнатюк остались прикрывать отход, — пояснил КИР. — Добровольно. Не знаю, что с ними. Скорее всего, погибли. Но всякое может быть.

— Я понял, — коротко ответил Максим. — Давай дальше.

На время он забыл о собственной слабости и усталости. Был там, в позавчерашнем дне, рядом со своими бойцами, попавшими в безвыходное положение. Из-за него попавшими. Потому что он их подвёл. Какого чёрта он полез на дрезину, не проверив, все ли там убиты? Патронов для контрольных выстрелов пожалел? Забыл, чему учили? Расслабился? Безоговорочно уверовал в свою удачу и сверхспособности? Но он не перешёл в сверхрежим, когда полез на дрезину. Значит, никаких сверхспособностей. Только собственное разгильдяйство. И вот — результат.

«Никогда, слышишь? — сказал он себе. — Никогда больше так не делай. Одна единственная ошибка могла отправить тебя на тот свет. И тогда прощай, Родина, вместе со всеми надеждами. Ни-ко-гда».

«Не буду, — сам себе ответил. — Даю слово».

— Смотри, — голос Ивана Николаева. — Еловый выворотень. Здоровущий. Видишь?

— Вижу, — это Герсамия.

— Спрячем там командира. С нами он не выживет, немцы окружат и всех убьют. А сам