По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

и, увязая в снегу, побежала вниз с насыпи прямо к ним.

Максим крепко выругался по себя. Кажется, этот Фриц собрался облегчиться. Не повезло.

План на подобный случай был разработан ещё в лагере.

Максим выстрелил в голову незадачливого Фрица и тут же перенёс огонь на дрезину.

Никто из немцев так ничего и не понял, прежде чем умереть.

Первым с простреленной головой свалился в снег Фриц — пуля из СВТ-40 вошла ему точно в лоб.

Тут же последовало два выстрела подряд — Николаева и Гнатюка.

Оба целились в солдат на дрезине и оба попали.

Это было не слишком сложно, учитывая расстояние до железнодорожной насыпи и горящую за снегом фару.

Наконец, второй выстрел Максима уложил последнего солдата.

— Быстро! — скомандовал Максим, вскакивая. — Дрезину — под откос, забросать лапником. Трупы — в лес. Пять минут на всё.

Выстрел прозвучал, когда Максим выскочил на рельсы и забрался на дрезину, чтобы сбросить с неё трупы.

Только вот один «труп» оказался ещё не совсем трупом.

В последний момент Максим увидел направленный на него «вальтер» и попытался уйти с линии огня вправо, одновременно нажимая на спусковой крючок винтовки.

Ему почти удалось.

Пуля, выпущенная из СВТ-40, пробила немецкому солдату грудь с левой стороны и превратила его в труп окончательно.

Но и немец успел вовремя нажать на спусковой крючок своего «вальтера».

Вспышка выстрела резанула по глазам, острая боль обожгла левый висок и плеснулась куда-то к сердцу.

«Как некстати…» — медленно, очень медленно проплыла мысль, и вслед за ней, сразу же, словно гигантский чёрный занавес, упала тьма.

[1] Уткой (укр.)

[2] Петухом (укр.)

Глава двадцать первая

Холодно.

Как же, мать его, холодно.

Кажется, что вокруг сплошной холод. Не адский мороз, которому невозможно противостоять, а можно только поддаться, расслабиться и понадеяться, что перед наступлением вечного сна станет хоть чуточку теплее.

Нет.

Это холод исподволь пробирается сквозь одежду, заставляет зубы стучать, а тело дрожать. Тормошит. Не убивает, но мешает, сволочь, жить. Сильно мешает.

Жить?

Значит, я жив?

— Жив, — сообщил знакомый голос. — Хотя на этот раз был на волосок. Впрочем, как и в прошлый и в позапрошлый.

— КИР. Это ты?

— Нет, блин, — в голосе КИРа он явственно различил сарказм. — Дух Святой с тобой разговаривает. Готовит, так сказать, к переходу в мир иной. Конечно, я, кто ж ещё, — добавил он. — Не перезагрузишься с тобой по-человечески. То один сюрприз, то другой.

— По-человечески?

— Не придирайся к словам. И вообще, хватит валяться. Я тут слегка просканировал твой организм и могу сказать, что в целом всё нормально. Можешь функционировать почти с прежней производительностью. Ну, если, конечно, подкрепиться. Еда нужна.

Максим почувствовал, что холод помаленьку отступает. То ли разговор с КИРом так благотворно действует, то ли организм, очнувшись, набирает обороты. Вот только есть хочется, тут КИР прав. Причём, очень сильно.

Максим сунул руку в карман масхалата и тут же вспомнил, что ржаной сухарь, который лежал там на всякий случай, он сжевал раньше.

Хреново, сейчас бы очень пригодился.

Надо было два сухаря класть. Или три.

Ага, и две банки консервов. Не дури, всё не предусмотришь.

Ладно, это желание немедленно чего-нибудь съедобного сжевать мы сейчас подавим, чтобы думать не мешало. Подавим, но не забудем.

Он открыл глаза.

Поморгал.

Тусклый свет. Словно пробивается сквозь матовое белое армированное стекло. Причём армирование какое-то странное. Во-первых, его видно… Отставить стекло. Это же снег. Снег лежит на ветках. Нет, это не ветки. А что? Похоже на корни дерева. Длинные, извилистые, корявые. Заваленные сверху снегом. Ещё и лапник сверху наброшен. Он что, под деревом⁈

Так и есть.

Максим поднял руку, наткнулся на колючие корни. Перевернулся на живот, пополз к свету. Выбрался из-под корней и наваленного лапника, поднялся на ноги.

Это был еловый выворотень. Здоровущий, с хорошую пещеру. Старая ель в два обхвата жила долго, но в какой-то момент годы подвели, ветер выворотил её из земли вместе с корнями.

Она не упала, её удержали соседние деревья, а корни образовали что-то вроде навеса-углубления. Как раз спрятаться человеку.

Выворотень, да, так это называется.

Он огляделся. Вокруг был день и лес.

Снег продолжал падать, но пурга утихла.

— Какое сегодня число? — наконец, догадался он спросить у КИРа.

— Двадцать четвёртое декабря. Десять часов утра. Среда.

— А день, какой был день тогда? — пробормотал Максим. — Ах да, среда… [1].

— Осталось спросить, где я, вернее, ты, — подсказал КИР, и Максим подумал, что его искусственный друг сегодня на удивление разговорчив.

Видать, соскучился. Или на самом деле боялся, что его носитель, источник энергии и собеседник помрёт. Что автоматически означало бы и конец самого КИРа. Но он выжил. Вот КИР и радуется.

— В лесу, — сказал Максим. — Это я вижу. Могу также предположить, что лес этот тот же самый. — Но вот как я оказался под выворотнем, заваленный лапником, и где остальные… Мы, вообще, эшелон взорвали или как?

— Взорвали, — сказал КИР. — Ты был без сознания, но слух работал. Поэтому я всё слышал и, естественно, записал. Могу прокрутить запись.

— Лучше потом. Пока своими словами расскажи, — Максим огляделся вокруг себя, наклонился, заглянул под корни. — А, вот она, — вытащил винтовку, поверил. В магазине оставались патроны. Должно быть семь, он стрелял трижды. Дослал патрон в ствол, поставил оружие на предохранитель, забросил за спину. Так, а где лыжи? Вот они, там же, где и винтовка, под выворотнем. И даже палки тут же лежат. Предусмотрительно.

—