Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

ждёт я даже не представляю. Боюсь представить. Она практически оглохла и плохо говорит. Я тебе скажу сейчас страшную вещь, ибо это государственная измена. Если что с Иваном — с точки зрения заговора она Императрица. Хоть глухая, хоть нет. Для заговорщиков даже лучше, что глухая. Они и без неё разберутся с властью.

Лина помолчала, осмысливая сказанное.

— Петер, что ты хочешь?

Останавливаюсь и смотрю ей в глаза:

— Ты готова её убить?

Она не отшатнулась от меня. Она не благовоспитанная юная баронесса. Отнюдь. Уверен, что она не дрогнувшей рукой, если потребуется, отправит сотни и тысячи на плаху. Но, она сказала:

— Нет.

Помолчав, она спросила:

— Что ты хочешь от меня?

— Я хочу её удочерить, мм, — спешу уточниться, — взять под опеку.

— Подожди, а наш с тобой будущий ребёнок?

— Наш ребёнок — Наследник или Наследница Престола Всероссийского. Катенька — тоже Наследница, но по Старшей Линии. После Ивана. Держи друзей близко, а врагов ещё ближе. А смерть свою держи возле сердца своего. Её нельзя прятать. Её должны видеть рядом с нами. Иначе появится ещё сто «Императриц Катерин». Лжедмитриями Русь уже сыта по горло. Уверен, что, вдруг с Иваном что, появятся и Лжеиваны.

Лина потёрла переносицу.

— Почему мы?

Криво усмехаюсь.

— Матушка однажды сказала мне по этому поводу: «Если не будет Ивана, то всё заговоры будут вокруг тебя. Ты готов?» Катя — Старшая Ветвь. Пока есть её брат или она мы с тобой и наши дети не очень интересны заговорщикам.

— Но нас же тогда скорее могут убить?

— У нас будет живой щит что бы закрыться, — привожу аргументы сам в них не полностью веря, — но главное, НАМ нужно показать пример, показать, что с невиновными детьми императоров ничего не случится.

Это не простое решение. Каролина медлит. Но, потом, кивает.

— Я согласна, Петер.

Обнимаю её. Теперь я уверен, что не ошибся в женщине.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 18 декабря 1743 года.

Мы гуляли с тётушкой по залам Зимнего. В прошлой жизни я этого дворца не знал. До знакомого мне облика Эрмитажа не одна перестройка и пожар. Но и в этом Дворце богатая отделка и роспись по стенам, картины, статуи, резная мебель… Даже мой крутящийся стул. Два. Один у Государыни в будуаре, второй в кабинете. Но мы туда не идём, а шествуем по открытым дверям их танцевального зала в музыкальный, потом в галерею, потом обратно.

Снова убедил тётушку что надо больше ходить. А то она опять нервничает. Толи на козни де ла Шетарди, толи на то, что туфельки жмут, а может и на новый заговор. Мне не говорит, но если я здесь, то в её печалях моей вины нет. Хотя те же заговорщики могут, выступив «за меня» мне о том и не сообщить. А ещё ведь племянники ещё мои в Дюнамюнде с их родителями есть. Иван Антонович так вообще настоящий император…

— Так, когда ты ко мне Катю пришлёшь? — переходя от искусств и сплетен к делу спрашивает Елисавета Петровна.

— Ты же знаешь Матушка, что вольная теперь она, — делано удивляюсь вопросу, — пригласи, чин дай, я препятствовать не буду.

— Не крути, Петруша, ты ей Государь!

Что есть то есть. О вольной Кате я с согласия Матушки четыре дня как объявил. И не просто о вольной. Я даровал Кате голштинское дворянство и титул. Маленький, но… В общем теперь моим закупками заведует целая Катарина эдлер фон Прозор. Владетельный я Герцог или где?

— Матушка, да её не держу, — искренне отвечаю, — у неё в Итальянском другой сердечный интерес есть…

— Знаю, я этот интерес, — отмахивается Императрица, — так и быть откомандируют твоего Нартова, в твоё заведение, но шары флагистоновые он пускать у себя на мызе будет! Опасно это.

— Ну тогда, уж ко Двору его и Катарину прими, — продолжаю сватать свою бывшую пассию.

Четыре дня как бывшую. Будет ли что в будущем с Екатериной Платоновной, не знаю! Но сейчас нужно рвать связь эту. У меня есть Лина, а у Кати Степан. И вообще! Остерегаться мне здесь нужно «Кать»! Кроме крестницы. Так что, хочет Матушка — пусть забирает эту.

— Если ты настаиваешь… — задумчиво тянет тётка Елисавета, — приму, дворянство я её уже признала, и должность определила камер-чи-шенкини.

Щедрая Матушка. Новая должность придворная записана сразу в шестой чин Табели. Так что Катерина как примет будет вровень коллежскому советнику или полковнику. Степан у неё, а адъютантах ходить будет. Он вроде и сам не против.

— Спасибо, Матушка, — благодарю искренне, — а Степан?

— Ну если поженятся, то дам я ему камер-юнкер, раз уж ты так просишь, — резюмирует Императрица, — ты уж Петенька тоже о моих милостях не забудь.

— Разве ж я могу, Матушка, — развожу руками благодарно и удивлённо.

Вот же ж! За один променад я уже этой лисе два раза должен.

— Вильгельм Гессен-Кассельский, готов свою племянницу Вильгельмину к нам в январе послать, — резко меняет тему Елисавета Петровна.

Твою же мать! Дожал Париж кассельцев! Надо было маркиза Шеттарди сразу как приплыл удавить.

— Матушка, — взволновано говорю я, — мы же уже договорились!

— Я сказала только, что Каролина нравится мне, — твёрдо парирует Императрица, — но есть и государственные интересы!

И что теперь делать?

— Матушка, я уже слово дал, — говорю, глядя ей в глаза дерзко, — я люблю Каролину и никакие другие невесты мне не надобны!

Тётка смотрит на меня, и я вижу смеющиеся огоньки в её глазах.

— Хорошо, Питер! Любишь её? Бери!

Склоняю голову перед императрицей.

— Роду она хорошего, и не самого влиятельного, мне, по сути, всё равно кто из гессенских принцесс будет Екатериной Алексеевной, — рубит она.

— Екатериной Алексеевной? — изумлюсь я.

— Да. В честь матушки моей! Или ты и тут против? — властно произносит тётка.

Так она ещё и передумает. Надо не медлить.

— Конечно, тётушка, это большая честь, — отвечаю с почтением, — нарекать это Ваше право…

— Молодец, — веселеет Елисавета, — быть по сему!

Я отмираю окончательно.

— И первенца Павлом назовёшь! — забивает как гвоздь Она.

Вот кто меня за язык тянул? Знал же, что, зная