Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

при НИИ дело не станет. Есть под Москвой пара интересных вариантов. Да и в Петербурге Елисавета Петровна намекала что имениями для меня озаботится.

Строганов, понятно, ждёт от меня протекции и по другим делам на самом Высочайшем уровне. А я что? России и мне с его интереса убытка нет. Металл стране нужен и нужно его много. А у меня ещё паровые машины в голове. И рельсы. И от паровозов с пароходами я тоже не откажусь. У нас они будут раньше, а у «них» позже. О том и о другом я позабочусь.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 17 декабря 1743 года.

Снежок прилетел мне прямо в лицо, я едва успел глаза закрыть.

Лина захохотала.

— Получил! На тебе ещё!

Уворачиваюсь.

— Барышня, вы пользуетесь тем, что я не могу обидеть женщину!

— Ха-ха-ха! Зато я могу!

— Так я же не женщина!

— А на ком мне упражняться? Получи!

Мы бесились и хохотали. Только-только закончился обильный снегопад и мы, бросив всё, выбежали из лаборатории на свежий кристально чистый воздух.

Немецкий язык не для галантной куртуазности, в такой ситуации он не уступает русскому в выразительности и в смыслопередаче. С русским у моей красавицы плохо, потому дойч, да и зачем уродоваться почём зря?

Тут я удачно вывернулся и засветил снежком прямо в лоб принцессы.

Она охнула, отёрла лоб и кинулась в новую атаку, лепя снежки прямо на ходу.

— Кронпринц, тебе конец!

Она оступилась, споткнулась или произвела другое действие, но, по факту, сбила меня с ног, и мы, хохоча, рухнули в сугроб. Точнее, она просто рухнула в мои объятия.

— Петер, это нечестно. Ты пользуешься тем, что я в платье. В нём тяжело, я не могу даже нагнуться толком.

Протираю ладонью её лицо от снега.

— Не преувеличивай. Ты не в бальном платье. Ты бы в лаборатории не смогла бы работать.

Театрально надутые губки.

— Всё равно это не честно! Отпусти меня!

Улыбаюсь.

— Ты и правда этого хочешь?

Она вздохнула.

— Нет. Но, я приличная принцесса.

Киваю.

— Конечно. Я понял и принял. Но, Ваше Высочество, я же только спасаю вас из снежного плена, как настоящий рыцарь. Кстати, дракона тут нигде нет? Я бы тебя и от него спас.

Улыбка.

— Тебе виднее, мой рыцарь. Это твой замок и твои земли.

Внезапно Лина прильнула своими устами к моим.

— Петер…

— Любовь моя…

— Петер, правда, я замёрзла уже.

— Тебя согреть?

— Да, ну тебя. Где термос с чаем? Выпусти меня.

— Да. Но — нет. Ещё мгновение счастья, прошу тебя.

Моя щека прижимается к её мокрой и снежной щеке.

— Счастье моё. Снежная Королева.

— Петер, нас увидят.

— И что? Сад под охраной. Тут нет чужих.

— Я пока не твоя невеста. Это неприлично. Отпусти. Помоги мне подняться.

… Через пять минут мы сидим на волчьих шкурах в плетённых креслах и пьем горячий чай.

— Петер, как хорошо, что ты придумал термос. Это так хорошо, на морозе, в снег и горячий вкусный чай!

— Я его придумал для тебя!

Смех.

— Врешь!

— Вру. Пусть это будет самое большое вранье тебе в моей жизни.

Кивок.

— Ловлю на слове. Что с Москвой?

Пожимаю плечами.

— Сложно, как всегда. Почти экспедиция на Луну. Каждый год ездим и каждый год проблемы с организацией.

— Кстати, Петер, хотела спросить, а почему вы каждый год именно зимой ездите в Москву?

Делаю глоток живительного горяченького.

— Откровенно говоря — не знаю. Не спрашивал у Матушки. Так повелось. Наверное, зимой дороги лучше, на санях быстрее, чем на карете с колёсами. Но, не знаю. Просто традиция. Тут бы угадать с твоим покаянием. Месяц на то-сё. Успеть с помолвкой и успеть вернуться в Петербург до весенней распутицы, а то застрянем в Первопрестольной.

Лина кивнула и отставила чашку.

— Прогуляемся по саду? Люблю свежий снег и воздух. В лабораториях не всегда пахнет свежестью.

Киваю.

— Конечно. — Поднимаюсь. — Ваше Высочество, разрешите вас пригласить на променад?

Принцесса опирается на мою руку и встаёт из кресла.

— Сударь.

— Сударыня.

Мы гуляем. Уже не дурачимся. Вдруг Лина спрашивает:

— Ты хотел со мной поговорить. О чём?

— Тебе не понравится. Тяжёлая тема. Не хотел именно сегодня.

— Петер, я произнесу клятву в церкви. «И в горе, и в радости». Считай, что это уже случилось. Бог тому свидетель.

Она очень серьезна. Восемнадцатый век. Даже просвещённые люди не бросаются такими словами.

Смотрю ей в глаза.

— И в горе, и в радости. Бог тому свидетель.

— Я твоя, Петер. Навсегда.

— Я твой, Каролина Луиза. Навсегда.

И почти одновременно:

— Бог тому свидетель.

Долгий поцелуй.

Долго молчим, держась за руки.

— Так что, Петер?

Выдыхаю.

— Ты знаешь историю, как я стал Цесаревичем-Наследником.

Кивок.

— Конечно. Ты — внук Петра Великого и Матушке нужен был Наследник. Ты сын её сестры.

— Да. Ты — принцесса старого Дома и знаешь, как ветвятся родовые ветви. Нас никто не слышит, но даже будь тут Матушка, я бы повторил то, что хочу сказать. Впрочем, я это ей говорил… В общем, мы обсуждали, и она велела мне поговорить с тобой. Это Тайна, Лина. Пойми.

Кивок.

— Лина, как ты знаешь, есть Старшая Ветвь Романовых.

— Знаю.

— Мы — Младшая Ветвь. И есть те, кто хочет это переиграть. Наши права спорны.

— Я понимаю. Это естественно. Везде так.

— Да. Прости.

— За что?

— Если ты станешь моей женой, то велика вероятность, что тебя убьют вместе со мной в случае переворота. А он вполне может случиться.

Её ладонь коснулась моей щеки.

— Глупый. Неужели ты думаешь, что я не понимаю этого? Я это понимала с первого дня нашей переписки два года назад. Разве бы я приехала, если бы не была готова к этому?

Киваю.

— Спасибо. Но, есть ещё одно. Есть Иван. И есть Катенька. Маленькая, несчастная Катенька, которую уронил гвардеец головой об пол в ночь переворота. Меня не было тогда в Петербурге. И, вообще, в России. Что с ней случилось — не моя вина. Но, она моя племянница. Так или иначе. Детей с Леопольдовной Матушка не оставит. Если не я, то кто позаботится о малышке? Что её