Амлет, сын Улава - Адель Гельт

откуда-нибудь с Хади Такташ, или, не приведи Ильич, улицы Космонавтов, местные викинги свои обычаи трактуют весьма широко, вплоть до полного перевирания какого-нибудь из последних. Для этого, правда, требуется, чтобы искажение такое было выгодным конкретному паца... то есть, викингу, и его, викинга, окружали хорошо вооруженные друзья. В общем, все, как в Казани когда-то... Амлет же — парень хороший, да.

Я ему не соврал, кстати, или почти не соврал. Жену свою, несравненную Надежду Алексдоттир... То есть, извините, Алексеевну, любил я всем своим, тогда ещё живым, сердцем. Поглядывал, конечно, иной раз на весенние девичьи ножки, но то совсем как в народной мудрости: полностью сыт, но меню почитать могу.

И в сторону отошел тоже именно по той причине, о которой заявил, надавив парню на совесть и чувство достойного, и снова не до конца — попросту говоря, еще мне было страшно завидно.

Я знаю, что здесь, в мире духов, или, по научному, на эфирном плане, все не так, как в живой действительности. Все, что меня окружает, только кажется таким, каким было или не было при моей и чужой жизни, и держится исключительно на памяти, силе воли и той толике эфирных сил, которой со мной делится единственный мой адепт. Это — сам Амлет, и напоминает он, тем самым, фанатика, истово верующего в какое-нибудь не очень могущественное божество.

Мне, как атеисту, сначала стало неприятно: как это так, я, никогда в несуществующего бога не веривший, вдруг сам превратился в нечто такое, наподобие? Потом стакнулся с местными, они и объяснили: гальдур, то есть эфир, парень отдает добровольно, это ему никак не вредит, альтернатива же одна, и мне она не понравится. Это забвение: меня попросту не станет нигде в мире, пусть даже на эфирном плане, и я на собственном опыте смогу выяснить, есть ли что-нибудь за гранью, то есть — в настоящем посмертии.

В общем, меня все устраивало. Я остался почти жив, при памяти и возможности чувствовать. Меня помнили живые и уважали мертвые. Мне, в конце концов, не надо было даже ходить на работу, хотя при жизни я никогда не отлынивал от созидательного труда.

Смущало одно. Я помнил всю свою жизнь, помнил, как погиб, помнил, как оказался в компании Амлета и стал его духом-покровителем, забыл же только то, как именно пересек незримую грань и чьей волей, доброй или не очень, оказался не-жителем эфирного плана.

Местные утверждали, будто без довольно сильной воли живого человека или даже бога, такой переход никак не осуществить, а еще предупреждали не раз, что за свою сомнительную помощь мой возможный доброхот обязательно потребует плату.

Вот так и сидел я себе в одноэтажном своем домике о двух комнатах, пил чудовищно крепкий чай, ел нескончаемые и вечно горячие перемячи, и думал о разном.

Домик, кстати, сам же и построил — из белого силикатного кирпича и на простеньком ленточном фундаменте. По задумке, правда, кирпич был красный, фундамент заглубленный, с цокольным этажом, надземных же этажей было сразу три, но, стоило мне впервые забыться подобием сна...

Один тут местный, неплохой, в общем, парень, хоть и бывший бог, пояснил: на более комфортное и статусное жилье мне не хватает сил, и законы эфирного плана просто не дают моей Кху воплотить все желаемое.

Его, бывшего бога, я сегодня и ждал: даже позволил себе сознательно потратить немного эфира на то, чтобы сотворить из ничего губадию — любимый сладкий и сытный пирог моего детства. Гостя, тем более, такого, следовало угостить как следует, пусть оба мы и понимали, что все угощение — не более, чем чувственная видимость.

Лишние эфирные силы имелись: ими щедро поделился Амлет в один очень важный для каждого юноши момент, и я не постеснялся воспользоваться неожиданным подарком.

В дверь постучали.

- Открыто! - громко крикнул я. - Впрочем, тут всегда открыто.

Вошедший засмеялся, как делал в ответ на почти любую мою шутку, даже самую несмешную. Мне иногда казалось, что у них, в стране крокодилов и плодородного ила, попросту не было такого понятия, как чувство юмора, и даже боги отличались звериной серьезностью... И звериными же головами.

«Хорошо смеется Тот», - подумал я, глядя на содрогающуюся в пароксизмах хохота птичью голову, вооруженную очень длинным, тонким и сильно изогнутым, клювом.

- Проходи, гостем будешь. Будешь ведь? - в присутствии этого гостя меня пробивало на какой-то пещерный, детсадовский юмор: наверное, так действовали остаточные эманации его божественной некогда силы.

- Погоди, Рустем, не шути хоть пару дисков! Хоть пару колец не шути! - вновь рассмеялся гость. - Мне нравится смеяться, но я пришел по делу, и делу серьезному!

- Тогда присаживайся, товарищ египтянин, присаживайся и угощайся, - я указал на довольно удобное ротанговое кресло, которое сотворил не ранее, как накануне утром. Сотворил, представляя себе, что действительно плету его из исходного материала: мне очень хотелось верить, что это действительно ручной труд, а не единичный всплеск эфира.

Тот уселся. Я налил ему чаю и придвинул тарелку с пирогом: угощайся, мол, он и угостился.

Ели и пили еще некоторое время: здесь нет никаких часов, и ощущение времени весьма условно, но я решил, что прошло около четверти часа.

- Значит, так. - Бывший бог наелся, и принялся излагать то серьезное дело, ради которого пришел. - Твой вопрос... Мне удалось его решить. Сразу скажу, что ни мне, ни кому-то еще, ты ничего особенно не должен. Даже не так: нет между нами долгов! - вокруг птичьей головы, постоянно повернутой набок, на секунду вспыхнул круг солнечного света. Это означало: решение принято и зафиксировано высшими силами, и я действительно ничего не должен ни самому моему благодетелю, ни кому-то из тех, к кому он, возможно, обращался за помощью.

- Перерыл тьму папирусов, добрался даже до глиняных табличек долгобородых почитателей львов, и ничего сначала не нашел, а ведь собрания знаний мои остались при мне, и мудрости, что людской, что божественной, в них предостаточно, - Тоту надоело смотреть на меня левым глазом, и он повернул голову правой стороной. - Принялся расспрашивать друзей и врагов, бывших и нынешних... Хотя уже все равно бывших, и снова ничего. Помог, однако, некто Лодур Одинссон. Знаешь такого?

- Не то, чтобы знаю, так, немного. Целиком ни разу не видел, но беседовал, - согласился я. - Только я не понимаю, как ему это удалось, да и зачем? Здравствующим сущностям такого порядка нет хода в нашу часть