Амлет, сын Улава - Адель Гельт

- Мы уже пытались: четырнадцать оборотов колеса тому назад, десять и семь. Напомнить, чем дело закончилось? - возразил толстяк в поддетой броне. - И это я не говорю о том, что тогда на полуночной кромке Исландии и людей жило втрое менее от нынешнего, и каменных башен не выстроили, и сами мы ноги унесли с большим трудом и позором, и даже не все ноги! Я самолично оставил там одну из своих и чуть было не остался весь! - удар деревянного костыля об пол как бы подтвердил правоту говорящего.

Собравшиеся подняли чаши: следовало выпить за боевых товарищей, не вернувшихся из трех неудачных походов.

- Я вам больше скажу, - вновь взял слово Пятый, в два приема вылакавший содержимое глубокой серебряной миски. - Немногим более года назад я сам, не посоветовавшись с вами, братья, предпринял еще одну попытку: на этот раз, натравил на город мокрый народ, заключив ряд с рыбьим вождем. - И, обращаясь к двоим неприметным, Третьему и Четвертому, попросил: - Вы там оба были, расскажите, что и как.

Двое переглянулись, слитно кивнули друг другу, слово взял тот, что сидел чуть ближе к одетому мирным купцом: его будем называть Третьим.

- Брата тогда не было в Исафьордюре, я же оказался приглашен, в числе прочих, на пир по случаю совершенных лет сына самого Улава. Праздник был богатый и щедрый, народу собралось много, - говорящий оглядел собравшихся, - я считал ладьи в гавани, и их там стояло с дюжину! Вернее, десяток, но две подошли к самой битве, и остались охранять вик.

- Что вышло? - купец проявил недостойное нетерпение, но никто ему за это не попенял. - Сошли ли на берег? Что пожгли, кого убили?

- Высадки не случилось, совсем никакой: хотя самой битвы я не видел, только внимательно слушал рассказы участников, - ответил прознатец. - Морская удача переменчива: в битве рыбы пустили ко дну одну ладью, да и то посредством морских быков, то ли опоенных, то ли сведенных с ума мокрым колдовством, и потопили бы еще, но вмешался сын Улава. Сильный, говорят, будет скальд! Краткой песней обратил в камень большой морской плот, шаман рыбий и утоп вместе со всеми своими знатными родичами.

- Откуда у мокрых знатные родичи? - скривился псоглавец. - Хотя, конечно, у этих — кто железку нашел, тот и вождь... Если сказать короче, то опять ничего не вышло, и даже урона не нанесли достойного!

Покивали, вновь задумались: силен общий враг, да и с каждым днем становится все сильнее. Завел крепкую дружину, оброс знатными друзьями, что шерстью, выстроил крепкую стену, женился удачно, да и сына, вон, вырастил и воспитал достойно...

- Кстати, о сыне! - вдруг встрепенулся одноногий, как оказалось, толстяк. - Раз уж нет пока на нашей стороне воинской удачи, может, решим иначе? Сделать что-то плохое с одним юнцом, будь он хоть трижды скальд, куда проще, чем с крепкой дружиной или с ее сильным вожаком... Выкрасть, отравить, сунуть в печень нож... Лучше, конечно, выкрасть и запытать до позорной смерти!

То было, конечно, бесчестное предложение, но не было среди собравшихся ни одного мужа верного и правильного, потому и высказанное встретили согласным гулом, да сразу и выпили: кто и когда успел вновь наполнить чаши и миску, осталось неясным.

- А жена? Что жена нашего общего кровника? Может, стоит ее... - спросил Первый. - Сладить с бабой все легче, да и мужа тем самым опозорить получится куда ловчее и надежнее. Лучше всего, конечно, заделать ей щенка!

Пятый поморщился: видно было, что-то ему такое вспомнилось, и именно про женщину кровника.

- Если выбирать, сойтись в поединке один раз с Гундур Тюрсдоттир или два раза с самим Улавом Аудунссоном, я, пожалуй, выберу самого ее мужа. С одной стороны, Гундур это Гундур, с другой — два раза — это два раза! Две возможности победить! С Бешеной Псицей же, как ее раньше прозывали, и одного не выйдет, очень уж сильна. Да она своего мужа выше на голову и шире мало не вдвое, и секира...

Говорить дальше рассказчику не хотелось, да никто и не настаивал. Истории неприятные и прямо даже постыдные случались у каждого из собравшихся, Пятый же и без того был яростен и как бы даже немного не в себе — злить его еще больше не стоило.

- О сыне же мысль хорошая, дельная, - согласился после недолгого молчания хозяин дома и собрания. - Даром, что немного запоздалая. Мне уже удалось кое-что сделать, и, пусть видимого и желаемого итога почти не видно, работа идет. Скажем так, у той трибы мокрого народа, с которой хоть как-то можно вести дела, был не один шаман. Их и сейчас больше одного.

Толстяк всем существом своим подался вперед: глаза горели видимым интересом, окольчуженое пузо уперлось в доски стола.

- Как же ты любишь вот это свое, словно сагу рассказываешь! Одно слово — скальд!

– Скальдом я никогда не был... Не стал, если вернее. И все помнят, почему, - ответил Пятый. - Но сагу эту, пусть она и не сага, все равно расскажу, слушайте.

Вот что рассказал ульфхеднар собранию недостойных.

- Точно ли ты знаешь, что это подействует так, как следует? - псоглавец смотрел на шамана прищурившись: очень ему не нравилось несуетное и даже медлительное обыкновение последнего. - А то, как ты понимаешь, у меня не так много крови, и раздавать ее кому попало и непонятно для чего...

- Подействует, - многие годы общения с людьми суши приучили шамана рыболюдов хорошо и внятно говорить на двух языках: полуночном и ирландском, почти даже и не булькая в сложных местах. - Я сам так делал, и отец, и дед, и их отцы и деды...

- То-то я смотрю, помогло вам сильномогучее колдунство! - ехидно оскалился мохнатый собеседник. - Как фоморы ушли, да Первых Слуг их всех перебили — мои, кстати, сородичи — так с каждой новой зимой все больше ваших поселений на здешних островах... Жгут!

- Ты не понимаешь, это другое! - негромко возмутился шаман. - Колдовство наше сильное, и фоморы тут ни при чем. Руки слабы — это да, и оружия стального почти нет, не держится оно в сырости долго, сам знаешь... Костью и бивнем против стали и бронзы много