Кинжал Немезиды - Дмитрий Чайка

фила, любимая, или агапита, возлюбленная. А то и просто, Феанотис, маленькая Феано, отчего девушка млела и слабела в коленях. Надо сказать, все эти нежности в исполнении свирепого наемника смотрелись немного нелепо, но Феано нравилось. Они оба как будто сошли с ума, ведя себя как дети.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и вот Феано, расцеловав будущую родню, села на корабль вместе с Тимофеем, Главком и двумя десятками головорезов, которые прошли с ее суженым полмира. Она сидела в шатре на корме купеческого кораблика, шедшего в Навплион, и привычно закрывала лицо от свирепого солнца. Повадки знатной дамы въелись в нее намертво. Она и сама уже не замечала, насколько отличается от других людей. Как говорит, как ест и как шутит. А Тимофей только грудь выпячивал, подкручивая ус. Он как бы показывал всем своим видом: смотрите, какая у меня баба, самого царя Энея родня. Ведь и выглядела Феано не чета крестьянкам и женам гончаров. Ее густая, непослушная грива всегда была вымыта с травами и расчесана волосок к волоску, а ногти поражали окружающих своей длиной и аккуратностью. В Афинах таких ногтей больше ни у кого не было. Грязь въедалась в руки здешних женщин с самого рождения.

— Как же мне эту старуху убить? — шептала Феано, но нужного ответа не находила. Тимофей с ней своими мыслями не делился, но выглядел при этом так уверенно, что она совершенно успокоилась. Впервые в жизни появился тот, кто подумает за нее и сделает все, как нужно. И это новое чувство тоже оказалось безумно приятным.

В Навплион они прибыли только к обеду следующего дня, и рынок ворот Арголиды оказался не в пример богаче афинского. Тут продают и стекло из Сидона, и тирский пурпур, и роскошную посуду здешней выделки, и оружие из Энгоми. И ткани из Энгоми. И стекло из Энгоми. И украшения из Энгоми. И даже статуэтки богов из Энгоми. Даже тех богов, которым на Кипре не поклоняются. И да, почти все сделанное из бронзы и меди везли оттуда же. Обычный металл ванакс Эней по какой-то непонятной никому причине обложил высокими пошлинами, вот и приходится теперь купцам тащить жаровни, чаши и доспехи из новой столицы ремесла, засиявшей над Великим морем.

— Этот! — Феано показала на платок, как нельзя лучше подходивший тому описанию, что дал Тимофей.

— Примерь, — сказал он, а когда она повязала его, внимательно посмотрел и добавил. — Волосы прибери!

Феано послушалась, спрятав свою густую копну, а он, не торгуясь, сыпанул купцу серебра и потащил ее на корабль. У бедной женщины даже сердце зашлось. Две цены отдали, не меньше. Её Тимофей оказался широк душой, и Феано взяла на заметку: денежки у него надо изымать. А то прогуляет все, что скоплено нелегким разбойным трудом. Но пока она, до поры, рот раскрывать не смела, благоразумно полагая, что возьмет свое потом, после свадьбы. Не стоит портить впечатление о себе такой малостью. О наличии сына она не менее благоразумно умолчала тоже. А то вдруг будущий муж передумает. В Афинах баб с детьми, а особенно с сыновьями, замуж почему-то брать не любили. Это как-то с землей было связано.

Они пошли от острова к острову. Сначала скакнули к Китносу, а уже оттуда, пытаясь обогнуть каторжный Серифос, где разбойная рвань добывала железную руду, поплыли было к Золотому острову. Невредно поклониться Морскому богу перед важным делом.

— Смотри! Смотри! — азартно заорали гребцы. — Беглый плывет! За ним давай! Вот свезло-то!

К удивлению Феано, которая увидела какого-то бедолагу, что пытался плыть в сторону Китноса, кормчий не сказал ни слова и заложил весло вправо. Корабль описал крутую дугу, а беглец, увидев погоню, припустил, что было мочи. Да только куда ему уйти от корабля.

— Веслом! Веслом его! — орали матросы. — Да легонько! Смотри не утопи, дурень!

— Что они делают? — не выдержала Феано.

— Как что, госпожа? — удивился кормчий. — Парни свои двадцать сиклей зарабатывают. Столько за живого беглого дают. За мертвого — десять. Давно никто с Серифоса не бежал. Вот ведь повезло нам. Придется на Золотом Острове задержаться. Парни, пока все не пропьют, дальше не поплывут. Примета такая: все, что в море взято, должно в кабаке остаться. Иначе не будет удачи.

— Это вам трактирщик на Сифносе сказал? — прищурилась Феано.

— Ну а кто же еще, — бесхитростно посмотрел на нее кормчий. — Но вы, госпожа, не волнуйтесь. Нас много, дня за три управимся.

— Господин мой, — Феано теперь именовала Тимофея как мужа. — Так зачем мне этот платок? Говори, а то я ничего делать не стану.

— Понимаешь, — неохотно ответил Тимофей, — я узнал про Родос все, что можно. Дворец Поликсо неприступен. Его с камнеметами брать надо, да и то сложно будет. Он стоит на высокой горе, а к воротам одна узкая дорога ведет. Я не хочу собирать войско и устраивать длинную осаду. Тогда добыча не окупит расходов. Мы там на год-другой можем застрять. Значит, нам нужно схитрить. Царица стала осторожна, как суслик. В крепость Линдоса посторонних больше не впускают. Никого и никогда. Только ее доверенные люди бывают там. В самом акрополе живут рабы и три десятка ближних воинов с семьями. У остальных в Нижнем городе дома. На горе места совсем мало, многих не поселить. Но если случится какая беда, в крепость тут же сбегутся мужи из Нижнего города с оружием.

Тимофей помолчал, а потом продолжил.

— В это время года большая часть ее людей море бороздит, ничейные берега грабит, и корабли без патента берет. Во дворце полные пифосы зерна и цистерны с водой. Стрел и камней лежит на целую армию. Поликсо всегда готова к осаде. А в Энгоми она приплыла, потому что там ее охраняет клятва государя. Она намеренно это сделала, чтобы еще сильнее унизить его. Но вот дома она бережется, боится, тварь, что перекупят кого-нибудь, и ее прирежут во сне. Поэтому при себе держит только тех, кого много лет знает. Есть единственный способ выманить ее из норы. Больше, чем тебя, она ненавидит только одного человека: царицу Хеленэ из Спарты. Вот ее имя мы и используем. Повадки у тебя подходящие, так что справишься. Думаю, Поликсо захочет или убить тебя собственными руками, или насладиться зрелищем, как тебя убивают другие. На этом мы ее и подловим.

— А платок? —