Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

начался сегодня.

— Здесь жарко, может вынести на балкон подышать? — спрашивает Лина.

— Фрамуги подняты, мы просто хорошо топим, — отвечаю понимая, что у моей принцессы тоже нет рецепта что делать.

— Петер, что вы уже сделали? — уточняет Лина.

Чувствую в вопросе профессионала. Прежде чем предлагать лечение нужно понимать, что коллеги уже наворотили до этого.

— Температуру мы снизили холодными компрессами, насухо больную вытерли, носовые ходы очистили, горло смазали моим раствором для снятия воспаления, — «отчитываюсь» я, — но жар растёт и мне нужна твоя консультация по дозам хинина.

— Хинина? — невольно вырывается у Лины. — Это же безумно дорого!

— Я её крестный отец. Она моя дочь во Христе. Я её не отдам.

Отвечаю ровно, но принцесса ловит моё всё нарастающее раздражение. Почти бешенство.

— О, нет, Петер, — с долей извинения и досады на себя в голосе говорит Лина, — я хотела только высказать восхищение.

Ладно пропустим. Потом подумаем об этом.

— Так что по дозам? — спрашиваю «спокойно».

— Я могу рассчитать по массе, — отвечает Лина, — вы её давно взвешивали?

Да кто ж его знает!

— Михайло Васильевич?

— Двадцать четыре фунта в ней, Государь, — отзывается по-немецки Ломоносов, — как раз в тот день, когда Каролина в гостях были и мерили.

Киваю. За это время малышка не могла ни сильно похудеть ни сильно поправится. Крестница стонет. Плохо всё. Пора завершать консилиум и переходить к делу. Скоро она и стонать перестанет, пока мы тут телимся.

— Катя приготовь хинин и аптечные весы провизорской, ты знаешь, что ещё разложить. Бегом!

Моя камер-девица мгновенно исчезает.

Лина смотрит вслед Катерины. Жаль я при этом освещении и положении её глаз не вижу.

Она поворачивается и в глазах у неё отнюдь не ревность.

Ужас.

— Животные умирали при одном гране хинина на фунт веса, — шепчет Лина — лечебная доза при судорогах — один гран на четыре фунта массы. Она умрёт если мы ошибёмся.

Если бы я не знал, как рискую, я бы Каролину не вызвал. У меня нет её знаний и опыта.

— Лина, у нас нет выхода.

Кивок.

— Да, согласна. Крайне запущенный случай.

Так. Судорог вроде у Кати нет. Да и ребенок она. Но, качество тамошнего и моего хинина может заметно отличаться. В общем, один гран на пять фунтов Кати хватит, даже на шесть. Лучше к вечеру, если температура снова повысится, еще раз дать хинин. Выкладываю эти соображения коллеге.

— Я могу приготовить, — говорит Лина. — Делать?

Киваю. Но, передумываю. Это моя ответственность.

— Будешь ассистировать. Это моя крестница. Я не прощу себе если ошибёмся. Следи за моими действиями.

Кивок.

Мы идем по едва освещённому моим канделябром коридору в соседнюю с моим кабинетом комнату. Интим прямо — романтичнее некуда…

Господи, о чём я думаю…

У Лины в голове всё работает быстрее и профессиональнее.

— Где помыть руки?

Кричу:

— Анюта!!!

Почти сразу:

— Да, барин!

— Таз, кипячённую воду, мыло и чистое полотенце! Бегом!!!

Анюта без слов испаряется. Зря я на неё грешил. Всё у неё нормально и с головой, и с реакцией на стресс.

Входим.

— Катерина, — говорю непонимающей куда ей деться Кате, — принеси мёда липового и иди присмотри за девочкой.

Катя зажгла от своей свечи лампы и тут же удалилась.

— Барин.

Это уже Анюта.

— Слей нам на руки.

И уже по-немецки:

— Коллега.

Лина не тратит ни мгновения и уже протягивает руки к тазу. Я тоже. Анюта сливает нам. Мыло. Благо есть свежая партия с моей мыловарни.

Чистые полотенца.

Чистые.

Два.

Каждому своё.

Анюта уже усвоила мои бзики насчёт чистоты и прочей гигиены. Очень кстати сейчас. И думает она быстро. Молодец.

Приступаем.

Нам теперь нужно в четыре глаза смотреть чтобы лекарства больше не отмерить. Primum non nocere (Не навреди) — первая врачебная заповедь. Знать бы ещё, плутая в здешних околонаучных потёмках, как это сделать.

— Спасаем и исцеляем, коллега.

Лина кивнула.

— Спасаем и исцеляем, доктор.

* * *

Глава 12

Честь Императорского Рода

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 1 декабря 1743 года.

— Ну, что скажете, господа?

Ломоносов пожал плечами.

— Государь, что тут скажешь. Газ, наречённый вами водородом, нами испытан. Это несомненно измысленный Платоном эфир. Катерине отдельное спасибо. Но, горюч сей газ. Взорваться норовит. Никак нельзя его совмещать с горением. Шар взорвётся сей миг.

— Что предлагаете, Михайло Васильевич?

— Пробовать. Искать варианты. Смеси. Не могу сразу ответить, Государь. Прошу простить.

Смотрю на Рихмана.

— Государь, я поддерживаю мнение коллеги. Газ интересен. И для науки, и, как я надеюсь, для практики. Но наполнять им воздушные шары очень опасно. Хотя подъемная сила у него и велика.

Киваю.

— Это так, господа. Но, при наличии водорода в шаре горелка и не нужна. Он и так полетит.

Ломоносов кивнул.

— Полетит, Государь. Но…

— Что «но»?

— Куда он полетит, Государь? Это ж пузырь. Он неуправляем. Куда ветер — туда и он. Разве что, мы его канатом к дереву привяжем. Или возить визжащих барышень по небу. Для чего сей шар? Газ водород мы и для других дел приспособим. А для войны так и просто шары с нагретым воздухом подойдут.

— А как добиться, чтобы водород не взрывался?

Рихман нехотя ответил:

— Смеси пробуем, Государь. Но, пока мы не готовы обеспечить приемлемый результат. Сожалею.

Пробуют они. Молодцы. Только флегматизировать водород можно только гелием или пропиленом. Ни того ни другого у нас пока нет. Гелий ещё не открыт, да и много мы его сейчас не добудем. А пропилен я вроде понял, как здесь произвести, только от всего лишь ингибитор -взорваться водороду не даст, но не гореть.

Ломоносов добавил:

— А если гроза, Государь? Если в шар молния ударит? Что тогда? Верная смерть.

Киваю.

— Сей момент нужно будет отразить в уложениях. Что шар нельзя использовать в грозу, а при её приближении шар нужно спускать.

Ломоносов не согласился:

— При том, что шар привязан к дереву канатом, это, допустим, как-то возможно организовать. Но, а если шар в свободном воздушном плавании?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Проверять надо. Но, насколько