Физрук: на своей волне 2 - Валерий Александрович Гуров

было конкретно — без намёков и полуфраз. Соне не терпелось, чтобы меня наказали, публично и показательно. Возможно, с выговором, а лучше сразу с записью в трудовой. И если бы у неё была кнопка «уволить немедленно» — она бы не раздумывая нажала её двумя руками.

Директор медленно кивнул, давая понять, что услышал.

— Я вас услышал, София Михайловна, — повторил он вслух, спокойно, глядя на завуча, а потом повернулся ко мне. — Владимир Петрович, есть что сказать в своё оправдание?

В кабинете снова повисла тишина. Мымра стояла сбоку, едва дыша от торжества, ожидая, что я начну мямлить, оправдываться и униженно объясняться.

— А что он скажет! — попыталась снова завестись завуч.

Но Леня поднял глаза и посмотрел на Мымру так, что даже мне стало немного неловко за неё. Взгляд был не злой, но предельно строгий.

— Дайте Владимиру Петровичу высказаться, — мягко попросил он.

Мымра всё-таки замолчала. Уперлась взглядом в пол, стиснув руки. Я заметил, как от возмущения слегка подрагивали уголки её губ.

— Владимир Петрович, — Леня повернулся ко мне.

— Я хочу вас послушать. Вам есть что сказать?

— Послушаем, как он будет оправдываться, — не удержалась завуч, но тут же осеклась, увидев, как директор снова на неё посмотрел.

Она сделала жест рукой, будто повесила себе на рот замок, и отступила к стене.

— Возразить нечего, — я коротко пожал плечами. — Не по форме, но по сути она права. Так всё и было.

Леня чуть не поперхнулся кофе, который в этот момент пил. Ложка выпала из его руки, звякнула о столешницу. Ну а Мымра, похоже, на секунду перестала дышать от восторга — не ожидала такой подачи.

— Вы вопрос задайте, а я поясню, — продолжил я. — Я думаю, вы понимаете, что у палки бывают два конца.

— Понимаю, — нехотя согласился Леня. — Ну вот это вот всё, что только что говорила нам София Михайловна… как вы можете это прокомментировать?

— Вы на него посмотрите! — не удержалась снова Мымра, всплеснув руками. — Он теперь делает вид, что не понимает, о чём речь!

— Вы же понимаете, что это кошмар… — начал директор, как мне показалось, распаляясь. — Так быть не должно.

Леня вдруг поднялся из-за стола и начал ходить по кабинету, сложив руки за спиной.

— Всё, что я услышал — совершенно неприемлемо. Это противоречит нормам воспитания, правилам педагогики… И, честно говоря, я даже не знаю, чем для себя это объяснить. Но ясно, что школа не может это терпеть! Вы… вы… совершенно не понимаете, что натворили!

— Не стоит, — пресек я, понимая, что директор пытается меня отчитывать. — Обороты сбавь.

— Вот! — мгновенно вспыхнула завуч, словно ждала сигнала. — Видите! Он ещё и на «ты» общается! Совершенно никакой субординации! Указывает вам, что делать! Никакого уважения к руководству!

Но директор поднял руку, прерывая её.

— Достаточно, — сказал он. — Пожалуйста, выйдите из кабинета.

— Но я… — начала завуч, пуча глаза.

— Пожалуйста, — повторил Леня, и в этот раз в его голосе появилась твёрдость. — Нам с Владимиром Петровичем нужно поговорить с глазу на глаз. Как мужчина с мужчиной.

Тон был таким, что даже Мымра сразу поняла, что разговор окончен.

— Надеюсь, вы примете все необходимые меры, — процедила она.

Соня, подняв подбородок, направилась к двери. Уже выходя, она поначалу собиралась демонстративно захлопнуть дверь, но в последний момент передумала.

Просто аккуратно прикрыла дверь, почти беззвучно.

Я был готов спорить, что если бы не секретарша, Мымра наверняка прислонила бы ухо к щели. Ну и стояла бы так, пока не услышала бы хоть что-то, что можно потом перекрутить.

Однако я немного недооценил её — и Леню, кстати, тоже.

Стоило двери закрыться, как директор снял трубку внутреннего телефона, набрал короткий номер.

— Проследите, пожалуйста, чтобы наша завуч вышла совсем…

Секретарша, судя по голосу в трубке, ответила коротким «поняла». Директор положил трубку, на секунду прикрыл глаза и выдохнул, словно сбросил мешок кирпичей с плеч.

Потом посмотрел на меня уже совсем другим взглядом — человеческим.

— Извините, Владимир Петрович, — сказал он. — За резкий тон в вашу сторону… но это было необходимо. Нужно было, чтобы у нас появилась возможность спокойно поговорить без посторонних ушей.

Глава 20

С первых слов Лени я понял, что весь спектакль до этого был постановкой. Директор просто играл роль перед завучем, чтобы дать ей выговориться и выставить себя «на стороне порядка». Классика жанра — политика внутри школы мало чем отличается от большой.

— Владимир Петрович, мы оба прекрасно знаем, что наша завуч — женщина взрывная. Ей свойственно… ну, скажем так, преувеличивать некоторые моменты.

Он вздохнул, опустив взгляд в кружку.

— Но по части того, что я услышал… у меня волосы на затылке зашевелились.

Леня внимательно посмотрел на меня поверх очков.

— Неужели это правда, что вы применяли физическую силу к ученикам? Что вы приводили, как она говорит, «совершенно неуместные примеры» нашим детям?

Я молчал, глядя прямо на него.

— Да, завуч человек эмоциональный, — продолжил директор. — Но она болеет делом. И если уж говорит в таком тоне, то, согласитесь, не на пустом месте.

Он помолчал, уселся поудобнее и, сложив руки на столешнице, чуть подался вперёд.

— Не желаете ли вы мне объяснить, что на самом деле происходит? Ведь вы, если мне память не изменяет, номинировались на «Учителя года»…

Я невольно усмехнулся. Вот так всплывают неожиданные биографические подробности о самом себе. Задумался на секунду. Пойти по пунктам обвинения? Разбирать одно за другим, как будто признавая их значимость? Нет.

Тогда я автоматически стану в позу оправдывающегося, а это последнее, что я собирался делать. Оправдываться я точно не собирался. Есть такие золотые слова: сила в правде. Кто прав — за тем и сила.

Хотя многие, и в девяностые, и теперь, всё время пытаются перевернуть это правило. И сделать наоборот: кто сильный, тот и прав. Но я видел, чем это кончается — и на улицах, и в кабинетах, и в жизни… Когда правда умирает, сила быстро становится просто дубиной.

Я продолжил говорить с директором на «ты». Он чуть дёрнулся, не привык, видимо, к такому тону в этих стенах, но не остановил. Принял. Молча кивнул, соглашаясь на формат мужского разговора без показного официоза.

— Вот смотри, — невозмутимо начал я. — Ситуация простая и понятная, как пять копеек. Если убрать все эти ахи, вздохи и обвинения, всё становится предельно ясно.

Леня слушал, не перебивая, лишь слегка кивая, подавая знак продолжать.

— Я, насколько понимаю, ты девяностые застал? — спросил я, глядя ему в глаза.

— Застал, — ответил он, чуть нахмурившись. — Но не