Ревизор: возвращение в СССР 44 - Серж Винтеркей

Повисла тягостная пауза.

— Ну а если спросить вас, какое из индивидуальных прав человека для нас самое важнейшее? И как это обосновать американцам на переговорах? — спросил меня седой офицер с первого ряда.

— Право на жизнь, конечно. Мы в СССР сюда включаем комплексное сопровождение права нашего гражданина на жизнь. Бесплатная медицина, от рождения до смерти, чтобы прожил здоровую жизнь независимо от того, есть ли деньги в кармане или нет. Что хорошего в самой развитой медицине в мире в какой-то стране, если у многих жителей в ней на нее нет денег, и они умирают от заболеваний, которые вполне можно излечить? Право на жизнь — это еще и обязанность СССР обеспечить при помощи любых, самых жестких мер при необходимости, право на мирную жизнь, чтобы государство не вовлекалось в войну, и конечно, никакой гражданской войны в нем тоже не произошло.

— Самых жестких мер… Нам скажут, что это уже сталинизм какой-то… — перебил меня, покачав головой, тот же офицер, что задал этот вопрос.

— Скажут, в том числе, потому что до сих пор боятся Сталина, — сказал я, пожав плечами. — А нам полезно, что у них такое к нему отношение. Независимо от того, как мы сами относимся к этой фигуре. Пусть лучше боятся нас за то, что у нас были в истории жесткие лидеры, следовательно, могут и снова появиться, чем презирают в случае, если однажды у нас появится слабак, который изнутри разрушит СССР, не справившись с ролью лидера. Очень надеюсь на то, что такого с нами никогда не произойдет…

Но продолжу отвечать на заданный вопрос. Право на жизнь включает и бесплатное образование, чтобы талант мог всегда на самый верх пробиться. Право на гарантированное трудоустройство, чтобы не помер с голоду в канаве, не сумев найти работу. Социальную защиту для тех, кто не может трудиться по уважительным основаниям. Заботу о стариках, и тут речь не только о пенсиях, но и о различных услугах. Отремонтировать что-то, продукты или лекарства на дом принести.

То есть, мы делаем акцент, в отличие от Запада, не на конкуренции, а на солидарности. Любое право человека понимаем сугубо через него. Потому как система прав человека западного образца, основанная на эгоизме и конкуренции, эволюционирует неизбежно во всякое непотребство. Достаточно всякому гнилью проникнуть у них во власть, а этот процесс идет по нарастающей, как эти люди начнут интерпретировать права человека уже исходя из своих собственных, эгоистических интересов, а не всего общества. И обоснование придумают соответствующее, не сомневайтесь. Достаточно, к примеру, всяким извращенцам накопиться у власти в тех же США, и они сделают все, чтобы нормальными в глазах общества выглядели именно они, а не по-настоящему нормальные люди. Тем и опасна трактовка прав человека без учета солидарности…

Вопросов было еще много, конечно, уж больно тема такая востребованная сейчас на фоне улучшения отношений с западными странами. Но в конце концов мы закончили. Румянцев, провожая, пожелал мне хорошо отдохнуть. Согласовали с ним вопросы со всеми этими отметками, что я и жена должны получить в бумагах о въезде и выезде, и я выехал из гаража КГБ на той же машине со шторками, на какой в него и приехал.

В этот раз попросил высадить меня у ГУМа. Водка у меня была для обмена на кубинские песо, а вот сигарет не водилось. Надо прикупить… Да, и фотоаппарат или два тоже же нужны… Да, и еще кто-то мне говорил, что там и таблетки ходовой товар. Значит, еще и в аптеку зайду.

Все запланированное купил, упаковали вместе с Галией в чемоданы. Дальше валялся на диване в гостиной под угуканье играющих пацанов, и читал Конан Дойля, пожирая страницу за страницей, как лесной пожар…

* * *

Франция, Париж

Диана сидела в своем номере в отеле и напряженно размышляла. Она была уверена, что в номере в ее отсутствие точно кто-то был и, более того, этот кто-то рылся в ее вещах.

Она еще в школе освоила нехитрую науку бытовой конспирации. Имея брата, обожавшего чистить ее заначки, будь то конфеты в младших классах, или сигареты и деньги в старших, Диане было жизненно необходимо научиться ловить того «на горячем», чтобы припереть к стенке и заставить возместить ущерб. Поэтому хитрости вроде волоса в определенном месте на полке или на дверце шкафа, или едва заметной глазу метки, сделанной на полке с краю лежащей в шкафу стопки одежды, давно вошли у Дианы в привычку. А начав сотрудничать с КГБ, она и вовсе взяла за правило везде и всегда оставлять эти метки, чтобы ничье незапланированное присутствие не оказалось незамеченным.

Уборку в номере всегда делали по утрам в присутствии либо Дианы, либо Марии. На этом Диана настояла еще в начале турне, а Мария ее полностью поддержала, сказав, что, поработав в модельном бизнесе, прекрасно ее понимает и поддерживает.

— Вопросы безопасности пребывания одни из самых актуальных для публичных персон, — ответила ей тогда Мария, — а именно такой ты и стала с того момента, как появилась на обложках каталогов продукции фабрики «Роза Росса».

Так что свои «ловушки» Диана всегда расставляла утром после ежедневной уборки номера и после этого в комнату никто не должен был заходить вплоть до самого вечера.

Маурицио тоже приходит только, когда я уже возвращаюсь, — размышляла Диана. — Так что вывод очевиден, в номере кто-то определенно был и не просто был, а целенаправленно его обыскал, так как сработали все четыре «ловушки» в разных местах комнаты. И раз ничего не пропало, то это не воры. Да и не бывает воров, которые так аккуратно все по местам будут раскладывать…

Ладони у Дианы вспотели, а сердце начало учащенно колотиться. Она лихорадочно соображала, где могла проколоться и кому могла понадобиться. Но на ум ничего толкового не приходило. Она общалась каждый день с таким количеством самого разного народа, что вычленить в этом калейдоскопе лиц кого-то определенного не удавалось. Единственное… Диана вдруг вспомнила того французского подполковника, которого встретила тогда на приеме в Риме. Очень уж он тогда настойчиво расспрашивал ее, и вопросы некоторые были странными. И ведь сейчас я как раз во Франции, — осенило Диану, — но может просто совпадение…

Диана села ровно и сделала несколько дыхательных упражнений, чтобы успокоиться, как учила ее Артамонова. Предъявить они мне ничего не могут, — решила она, —