Заворг. Назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест

— Сейчас хорошо. А тогда… Чуть не улетел, хм… Когда «качнул» ты меня. Как ты это делаешь?

— Вы бы и сами так смогли. Если бы поработали со своей верхней чакрой.

— Вот с этой? — Салихов положил ладонь на голову. — Я читал про йогов. Не у всех это получается.

— Не у всех, — согласился я и сказал, а не спросил. — Часа через два я зайду.

— Заходи. Я никуда не поеду.

— Да уж, пожалуйста, — покивал я головой. — Ну, всё?

— Ну, всё.

— Тогда вы идите, а я себя подкачаю.

— А можно я посмотрю?

Я дёрнул плечами.

— Смотрите.

Развернувшись чётко на север, я чувствовал это направление, как мусульманин знает направление на Каабу[1], я выдохнул и начал медленный вдох, поднимая перед собой руки, зачерпывающие из «воздуха» силу. Кончики пальцев коснулись груди и, вместе с выдохом, заскользили вниз расходясь по бокам тела и двигаясь вниз, увлекая корпус в поклон.

Выдох длился долго, пока я медленно не коснулся носков туфель. Пауза и начался вдох со скольжением пальцев по внешним сторонам ног, и бокам к сердцу, и вперёд от себя. Всего я сделал пять вдохов и качаться перестал. Этого оказалось достаточно. Не тратил я сегодня своей энергии ни на кого, кроме Малышева.

[1] Кааба — главная святыня ислама в виде кубической постройки во внутреннем дворе мечети аль-Харам в Мекке.

Глава 19

С Гаянычем, слава Богу, мой эксперимент удался. Тот ритм сердца, что я задал, продолжал держаться и вечером, и на следующий день. А то у него развивалась аритмия. Получалось, что я, по сути, перезапустил его сердце, задав определённый алгоритм или программу. В голове крутилось слово «дефибриляция».

А с желудком его я возиться не стал, заметив уже на следующее утро, что пятно ауры напротив него, зеленеет. Когда закроешь глаза, то человек видится, как зеленоватый шар с разного цвета вкраплениями на месте внутренних органов. Э-э-э… Не совсем шар, а как мяч для регби, да. Закрыв глаза, я и себя мог «разглядывать» и видел, что всем мои органы имели ярко-зелёный, изумрудный оттенок. Как, хе-хе, волшебник изумрудного города, да. Шляпу коническую ещё и волшебную палочку. Жаль, никто не видит меня такого красивого, эх!

Первый секретарь парткома удивился, что я не мучаю его так же, как Лебединца, а просто захаживаю периодически. Испрося разрешения предварительно, конечно. Однако мои заходы к Салихову, Малышев интерпретировал по-своему и смотрел на меня по-волчьи. Разговор с ним в парткоме, конечно же состоялся. Причём разговаривал не один Салихов, а целая «следственная бригада», возглавляемая кем-то из «серого дома», лицом невзрачным, перед которым и Салихов, и его замы, смотрелись намного ниже ростом.

Малышев после «допроса» сказался простывшим, и ушёл на больничный, а потом взял и не вышел на работу. На звонки он, при наличии у него домашнего телефона, не отвечал и мы выехали к нему на квартиру. Застали испуганную жену, сказавшую, что «Андрюши уже две недели, как нет дома». И где он может быть, она не знает. Обзвонила, де всех его друзей.

Неожиданно, да. Мы с Грушевым и Светланой Тетюхиной, нашей секретаршей, женщиной лет тридцати пяти, составили соответствующий акт о не выходе на работу, а жене посоветовали обратиться в милицию для розыска. Вдруг, что случилось посерьёзнее запоя с прогулом. Доложили в партком и в райком комсомола. Обзвонили отделения милиции, больницы и морг. Ничего. Товарищи с райкома вскрыли дубликатами ключей сейф. Печать передали мне и издали приказ о временном исполнении обязанностей. Корабль без капитана может быть захвачен пиратами… Да-а-а… Было, однако, не до смеха. Партком приуныл было, но Салихов, когда я пришёл справиться о его самочувствии, сказал:

— Быть может это и к лучшему. А то ведь там за ним такие делишки вскрылись, когда он в ДВИММУ учился… Ну, да ладно. Знаешь, что мне сказали врачи?

— Догадываюсь, — улыбнулся я.

— А ну!

— Что вы их всё это время обманывали.

Салихов глянул на меня с уважением во взгляде.

— Слово в слово. Аритмии нет, стенокардии нет, гастрита нет. Ритм сердца как, кхм, пламенный мотор. К тебе из наших ещё никто не подходил?

— Нет. А должны?

— Правильно. Потому, что я сказал, чтобы не беспокоили.

— Пусть подходят. Я уже кое-как вошёл в работу. Так-то дел не прибавилось, кроме походов в райком на планёрки.

— Салтук как?

— Нормально, — пожал я плечами. — Ему, похоже, фиолетово, кто рулит в ВБТРФ.

— Правильно. Секретарь нашего ВЛКСМ — это наша креатура. Значит, пусть приходят?

— Женщины и дети без очереди, — пошутил я.

— А детей тоже можно? У меня внук диатезит.

— Да, с детей, наверное, и начнём. Диатез я у своего сына за один сеанс убрал. Теперь ест всё, что захочет. И это такое счастье!

Для нас с Ларисой это, действительно, было счастье-счастье, что сын избавился от диатеза. И я молил Бога за дар, что он мне дал. Только ради этого, я бы ещё раз пять головой ударился, если бы это помогло.

Я переместился в Малышевский кабинет, так как его уволили за прогулы, а меня официально приказом назначили ВРИО. До ближайшего собрания, которое должно будет состояться через год. Два года по уставу срок наших комитетских полномочий. И я с них планировал «соскочить», но не судьба… И куда этот Малышев пропал.

Замечал я, своим «задним умом», за ним какие-то, что-то типа «уркоганских», замашки, но относил их к курсантским «приколам». Там, в ДВИММУ, те ещё порядки имели место… Казарма-с…

И тут как-то приглашает меня Гаврилов в кабинет и спрашивает так мило:

— Знаешь, где нашли вашего Малышева?

— Почему это «нашего»? — обиделся я, но продолжил. — Где?

— На Чукотке! В Анадыре.

— Еба… Ой, простите! — я прикрыл рот ладонью. — В Анадыре?

У меня получилось сделать ударение на последнюю «е» и получилось так смешно, что Гаврилов улыбнулся.

— Ты шутишь! Молодец!

— Да, какие тут шутки. И что?

— Ехать домой отказывается. А принудительно, пока, вроде как, нет оснований. Сел «зайцем» на какое-то судно, где его друг механиком работает, и сбежал.

— Что же его так напугало? — спросил я.

— Говорит, что ты, чуть не вырвал у него сердце.

Гаврилов выжидательно посмотрел на меня.

— Что это вы, Игорь Иванович, на меня так смотрите? — спросил я и продолжил бы, но сдержался. — На мне узоров нет.

— Да, так…

Он улыбнулся.

— Теперь, после того, что ты сделал со мной, я могу поверить и этому.

Гаврилову у меня получилось раздробить камни в мочевом пузыре и в почках. Причём, сей