Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

придачу, стоят как иная деревенька. Так что даже если откликнувшиеся на зов дворяне больше ничего в походе не добудут и то не зря сходили. А добычи ожидается немало.

— Пойдете в корволант, сиречь ертаул[24] к Михальскому. Ему приказано собрать здесь, в Кафе летучий полк не меньше чем в тысячу сабель, лучше — конечно больше, но тут уж как получится. Всех кого сможем туда пихаем и драгун, и рейтар, и казаков, и черкесов. Вот и ты сам и твои две сотни к нему под начало встанете.

Воевода, было, дернулся, желая начать судить, нет ли тут порухи его чести, но заметив, как мгновенно потяжелел мой взгляд, тут же вспомнил о запрете местничества. Выдохнул и молча склонил голову.

— Мастера копейного конного боя среди твоих дворян есть?

— Пара удальцов найдется, — как-то не очень уверено отозвался Бобрищев-Пушкин.

— Этих выдели особо и Михальскому доложи. Коней им выдать самых сильных да резвых. Пусть остальных обучат по мере возможности. Надобно хоть несколько десятков копейщиков для первой линии собрать, крепко бить смогут.

— Понял, государь. Спроворим. Я ино в старопрежние года и сам на копейцах в поле бился.

— Тем лучше. Тогда сам и возьмись. Вернусь из похода, лично спрошу! Не оплошай!

Еще одним сюрпризом стало появление Первушки Анцыферова, робко выглядывающего из-за спины остальных прибывших.

— Ты только посмотри, какие люди к нам пожаловали?! — воскликнул я, когда дошла очередь до дьяка.

— Виноват, ваше величество! — без лишних прелюдий рухнул на колени бывший наставник царевича. — Вели меня казнить, ибо мне жизнь не мила!

— Легко хочешь отделаться! — строго посмотрел я на согнувшегося в три погибели Первака.

— Все приму, дыбу, плаху, узилище, токмо не вашу немилость!

— Угу, но желательно в июле и желательно в Крыму! — не смог удержаться я от усмешки.

— Так август же? — немного приподнял голову дьяк.

— Ты мне лучше вот что расскажи, как ты, сукин сын, ухитрился царевича проворонить?

— Виноват я кругом, — повинился Анцыферов. — Думал, что государь Дмитрий Иоаннович умаялся да спать лег, да и сам прикорнул ненароком. А как проснулся, их с Петькой и след простыл. Кинулся в погоню, да где там! Караван ваш ушел уже.

— И что же ты делать стал?

— Да что ж тут поделаешь. Отписал боярину Вельяминову, что приключилось, да и отправил. А сам подумал, пока меня в железа не заковали, что двум смертям не бывать, нашел лодочку малую, да и поплыл следом за вашей царской милостью.

— Ишь ты!

— Рассказать не смею, — продолжил приободрившийся Первушка, — сколько горестей я на сем пути претерпел. Глад, холод, а пуще всего муки совести. Денно и нощно молился я пресвятой богородице, чтобы помиловала меня грешного!

— И как?

— Трижды грабили меня лихие люди, дважды хотели похолопить, из ества было лишь то, что Христа ради пожалуют…

— Понятно. Дальше, что делать думаешь?

— Чтобы ваше величество не повелели, за все возьмусь!

— Ладно. Найдется тебе дело. Найдешь боярского сына Михаила Рожкова. Под его опекой находятся дети из полона освобожденные. Примешь их у него, будешь за них отвечать. Накормишь, напоишь, обогреешь. И помни, случится, что с ними, спрошу за все сразу!

— Все сделаю, — часто-часто закивал дьяк. — Жизни не пожалею!

— Ладно, ступай. Хотя погоди… шахматы потерял, поди?

— Нет! — расплылся в улыбке Анцыферов. — Уберег! Как меня не били — не отдал!

— Ну, иди уже. Дети ждут, — махнул я рукой, после чего обернулся к Михальскому, — как ты думаешь, сильно врет?

— В меру, — пожал плечами телохранитель.

— Тогда, ладно. Блин, все-таки хорошо, что я дочку воеводы отослал. Не представляю, как бы я ему в глаза смотрел, если бы…

На это Корнилий ничего мне не ответил, лишь высоко поднял брови, как бы показывая, что в этот раз господь отвел.

Еще одним крайне необходимым мероприятием стало торжественное богослужение в честь Успения Пресвятой Богородицы, который по моему приказу все же провел здешний митрополит Серафим, а вместе с ним, все священники которых только смогли собрать люди Михальского. Получилось, может, и не так благолепно, как в Московских храмах, но большинство из присутствующих и такого не видели, а потому прошло все весьма благолепно.

Потом как водится, был пир, но перед тем выплата наградных. Все имевшиеся на лицо ратники, от казаков, до матросов и даже только что прибывшие тульские дворяне получили по рублю и двенадцать алтын серебром. Местными монетами, разумеется. По весу. Начальным людям, конечно, больше в зависимости от чина и звания.

Стоит ли говорить, что подобная щедрость пришлась моим воякам по вкусу, куда больше чем молитва. Почти одновременно на площадь выкатили несколько бочек вина, из которых тут же вышибли днища. И каждый получивший награду, тут же подходил к бочке, где профосы под наблюдением офицеров, тут же щедро наливали каждому в свою посудину десятериковый ковш[25] местного красного вина, которого мы в Кафе взяли куда как много, так что нечего скаредничать, иной раз надо войско повеселить!

Тут же на широких столах разложили и свежеиспеченный хлеб, и вареную говядину, и запеченную на углях баранину, и распаренную кашу, куда уж без нее, щедро сдобренную маслом, изюмом, курагой и черносливом.

— Глянь-кось, — блаженно сощурился Ванька-Кистень, в два глотка ополовинив доставшуюся порцию. — И господу помолился, и денег спроворил, и душу обжог! А главное все разом. — Ухватив жирный кусок мяса, уложил его на лепешку и принялся с наслаждением жевать, запивая дареным вином.

— Видать не часто вас царь так за верную службу награждает? — ухмыльнулся оказавшийся рядом Митька Лунь.

— Это точно, — ухмыльнулся бывший разбойник. — За прежние службы, меня только если дыбой могли пожаловать, а то сразу виселицей!

— Эх, хорошо, но мало! — мечтательно протянул кто-то из охотников.

— Ничто, — многозначительно заметил, хитро подмигнув товарищам Кистень. — Ближе к ночи найдем, чем добавить!

Пока шел молебен, мои мальчишки и их новые товарищи находились рядом со мной. Судя по всему, они успели отвыкнуть от долгих служб, но тут, как говорится, положение обязывает! Но едва все закончилось, настало