Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов

жар не спадёт к обеду, пришлёшь кого-нибудь сказать. Тогда другое средство попробуем.

Прасковья низко поклонилась, бормоча слова благодарности, и поспешила домой, прижимая к груди горшок с отваром и мёд. Машка проводила её до ворот, а потом вернулась ко мне.

— Всё запомнила? — спросил я её, вытирая руки о полотенце.

— Всё, Егорушка, — кивнула она. — И про три ложки коры, и про четверть часа кипения, и про то, как поить нужно.

— Вот и хорошо, — улыбнулся я. — Потому что, боюсь, не последний раз нам придётся этот отвар готовить. После такой непогоды многие могут слечь.

Машка озабоченно кивнула и задумчиво посмотрела на оставшуюся кору.

— А много ещё такой коры у Степана?

— Должно хватить, — ответил я. — А если что, пошлём ещё надрать. Ивы у нас вдоль реки много растёт.

Я вернулся в избу, которая за это время хорошо прогрелась от печи. Самовар кипел вовсю, и Машка, вернувшись следом за мной, заварила липовый чай, как я и просил изначально.

— Выпей, Егорушка, — сказала она, подавая мне чашку с душистым напитком. — Сам же говорил — профилактики ради.

Я улыбнулся и взял чашку, вдыхая аромат липового цвета. День только начинался, и впереди было много дел. Нужно было проверить, как там река после дождя, не подтопило ли лесопилку — заглянуть не мешало бы. Но пока можно было посидеть в тепле, попивая чай и слушая, как потрескивают дрова в печи.

— Как думаешь, поможет Аксинье отвар? — спросила Машка, присаживаясь рядом со своей чашкой.

— Должен помочь, — кивнул я. — Ивовая кора — сильное средство от жара и ломоты. В ней есть… — я запнулся, чуть не сказав «салицилаты», но вовремя спохватился, — есть особая сила, которая борется с болезнью. Недаром же в старину всегда её использовали.

Машка удовлетворённо кивнула, принимая моё объяснение. Она привыкла к тому, что я знаю много странных вещей, и уже не удивлялась. А я в очередной раз подумал, как странно устроилась моя жизнь — оказаться в прошлом и использовать свои знания из будущего, чтобы помогать людям. Кто бы мог подумать, что курс фармакологии, который я когда-то с трудом сдал в институте, пригодится мне в девятнадцатом веке?

— Знаешь, — сказала вдруг Машка, прерывая мои размышления, — ты бы мог записать все свои рецепты и средства. Чтобы и другие могли пользоваться, если что.

Я посмотрел на неё с удивлением. Идея была здравая, но я как-то не задумывался об этом раньше.

— Пожалуй, ты права, — кивнул я. — Надо будет завести такую тетрадь. Или книгу. Записывать всё, что знаю о лечении, о хозяйстве, о строительстве…

— Вот-вот, — оживилась она.

— Нужно будет чуть позже к Аксинье заглянуть, узнать, как дела, — задумчиво произнёс я, размешивая мёд в кружке с чаем. — А то ж Прасковья не прийдет, постесняется.

Машка внимательно смотрела на меня своими большими зелёными глазами.

В дверь снова постучали, заглянул Степан.

— Что там с Аксиньей, — спросил он, почёсывая бороду.

— Дал ей отвар из коры, которую ты насобирал.

— Это точно поможет? — спросил он поглядывая на меня с сомнением.

— Поможет, Степан, ещё как поможет, — уверенно ответил я, отпивая глоток горячего чая. — Это же, по сути, природный аспирин.

— Не знаю, что это, — ответил он, нахмурившись. Его лицо выражало недоверие, но в глазах светилась надежда, он искренне переживал за неё.

— Жар снижает, — пояснил я терпеливо, плюнув на всю конспирацию. — В коре находится салицил, который превращается в салициловую кислоту, вот она и снимает и жар, и боль.

Я старался объяснять просто, избегая сложных терминов. Знания из моего прошлого мира здесь воспринимались как настоящее чудо, и я должен был быть осторожен, чтобы не прослыть колдуном или, ещё хуже, еретиком.

Машка только головой покачала, глядя на меня с нежностью:

— И всё-то ты знаешь, Егорушка. Прямо как книга умная.

В её голосе звучала гордость — она была рада, что её муж не только силён и предприимчив, но и умён. Хотя, конечно, она и представить не могла, откуда я на самом деле черпаю свои знания.

Степан вопросительно поднял глаза на меня, всё ещё не до конца понимая, откуда у меня такие познания.

— Так я же в институте учился, — буркнул я, отводя взгляд.

Это было моё стандартное объяснение для всех необычных знаний, которые я демонстрировал. Конечно, никто здесь толком не знал, что такое институт, но все принимали это объяснение, считая институт чем-то вроде школы для знахарей или мудрецов.

Я почувствовал, что разговор заходит на опасную территорию, и решил сменить тему, разворачиваясь к незаконченному завтраку.

— Чё там чай, Маш? — спросил я, глядя на стол, где стояла моя кружка с чаем.

— Дак остыл уже давно, Егорушка, — ответила она, вставая и вытирая руки о передник. — Пока вы тут беседуете.

— Так ты кипяточка подлей! — подбодрил я её, протягивая свою кружку.

Машка улыбнулась, глаза её блеснули — она любила, когда я был в хорошем настроении, когда шутил и смеялся. В такие моменты она, кажется, расцветала на глазах, становилась ещё красивее, ещё живее.

— Конечно, Егорушка, — ответила она и долила липовый чай по кружкам из самовара.

Чай был горячий, ароматный, с лёгкой кислинкой — именно такой, как я любил.

— Вот и пироги с яблоками есть, — добавила Машка.

— Отлично, Машенька, — улыбнулся я, чувствуя, как рот наполняется слюной от аппетитного запаха.

Пироги были великолепны — хрустящая корочка, сочная начинка из яблок с мёдом. Машка превзошла саму себя. Недаром говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Мы попили липовый чай с пирогами, неспешно разговаривая о деревенских новостях, о планах на день, о погоде, которая наконец-то налаживалась после дождя.

Прошло как раз полчаса приятной беседы, и я, отодвинув пустую кружку, встал из-за стола. Пора было навестить больную.

— Ты оставайся дома, — сказал я Машке, видя, что она собирается идти со мной. — Мало ли, та не простыла, а что-то заразное. Незачем тебе рисковать.

Она кивнула, понимая мою заботу. Всё-таки Аксинья слегла внезапно, и никто точно не знал, что с ней. Могла быть обычная простуда, а могло быть и что-то более серьёзное. Лучше было перестраховаться.

— Берегись там, Егорушка.