Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев

— Зэра? Кто она? Где живёт? Говори всё!

Асмерэт, отступив, указала дрожащей рукой в сторону холмов:

— На окраине, синьор, у глиняных домов. Её знают. Но я не хочу бед… Дайте мне что-нибудь за это.

Риччи, кивнув солдату рядом, сказал:

— Дай ей десять лир. И веди патруль к дому этой Зэры. Немедленно!

Рядовой Марио Ферри, худощавый, с каштановыми волосами, козырнул и повёл Асмерэт к казначейскому столу. Через полчаса патруль, десять солдат в белых мундирах, с винтовками, шагал по узким улочкам к окраине. Дома, сложенные из глины, с низкими крышами, теснились у подножия холмов, их стены были потрескавшимися, окна завешаны тканями. У одного из домов, с деревянной дверью, стояла Зэра, в простом красном платье. Она чистила миску, её тёмные глаза настороженно следили за улицей. Увидев солдат, она замерла, её сердце забилось быстрее. Марио, шагнув вперёд, крикнул:

— Ты Зэра?

Зэра, отступив к двери, ответила:

— Да, синьор. Что вам нужно?

Риччи, выйдя из-за солдат, сказал:

— Ты знаешь полковника ди Сальви. Где он? Говори, или пожалеешь!

Зэра, сжав миску, ответила:

— Он приходил, синьор. Но ушёл. Я ничего не знаю.

Риччи, махнув рукой, приказал:

— Взять её! В тюрьму!

Солдаты схватили Зэру, её руки связали верёвками, платье порвалось, когда она пыталась вырваться. Она крикнула:

— Я ничего не сделала, синьоры! Отпустите!

Марио, отводя взгляд, повёл её к повозке. Соседи, выглянув из домов, шептались на тигринья, их глаза были полны страха. Зэра, сидя в повозке, думала о матери и брате, о деньгах от ОГПУ, о мести итальянцам. Она знала, что молчание — её единственный шанс, но страх сжимал грудь.

В центре Асмэры, в приземистом здании тюрьмы, с толстыми стенами и решётчатыми окнами, Зэру бросили в сырую комнату. Пол, каменный, был холодным; стол, исцарапанный, покрыт пятнами; единственная лампа бросала тусклый свет. Сержант Винченцо Барди, коренастый, с жестоким взглядом, вошёл, вертя в руках нож с деревянной рукоятью. Его расстегнутый мундир, был запачкан пылью. Рядом стоял капрал Маттео Ланди, худощавый, с нервными движениями, его глаза бегали от Зэры к сержанту. Лейтенант Джулио Мартелли, с аккуратной бородкой, наблюдал у стены, его лицо было безразличным. Винченцо, шагнув к Зэре, привязанной к стулу, сказал:

— Назови имена, девка. Кто был с тобой? Куда дели полковника?

Зэра, стиснув зубы, ответила:

— Я была одна, синьор. Полковник ушёл. Я ничего не знаю.

Винченцо, усмехнувшись, провёл лезвием по её руке, оставив тонкий порез. Кровь потекла, Зэра вскрикнула, но глаза её горели решимостью:

— Бейте, синьор. Я ничего не скажу.

Маттео, стоя у двери, шепнул Джулио:

— Лейтенант, это слишком. Она не скажет.

Джулио, холодно взглянув, ответил:

— Продолжай, Винченцо. Мы узнаем правду.

В это время, на рынке, старик Гэбрэ, с седыми волосами и сутулой спиной, в потрёпанной рубахе, говорил с капралом Лаззаро, который обходил прилавки. Гэбрэ, теребя край ткани, сказал:

— Синьор, я видел троих у дома Зэры. Ночью. Они уводили кого-то на повозке.

Лаззаро, схватив его за плечо, спросил:

— Кто они? Где их найти?

Гэбрэ, опустив глаза, ответил:

— Не знаю имён, синьор. Один торгует кофе, у лавки. Другие с ним.

Лаззаро, кивнув солдату, крикнул:

— К лавке! Хватайте всех!

Патруль ворвался в лавку Мэазы, где мешки с кофе громоздились у стен. Абраха, сортировал зёрна. Тэкле стоял у входа, а Мэаза торговался с покупателем. Солдаты окружили их. Лаззаро схватил Мэазу:

— Вы были у дома девки! Где полковник?

Мэаза, подняв руки, ответил:

— Синьор, я торгую кофе. Ничего не знаю.

Лаззаро, ударив его в лицо, крикнул:

— Лжёшь! Тащите их!

Абраху и Тэкле связали, Тэкле шепнул:

— Абраха, они знают… Мы пропали…

Абраха, стиснув зубы, ответил:

— Молчи, Тэкле. Только молчи.

В тюрьме Абраху, Тэкле и Мэазу бросили в соседнюю комнату, пол был пыльный, а стены покрыты трещинами. Винченцо, войдя, ухмыльнулся, его нож сверкнул. Он сказал Абрахе:

— Здоровяк, говори. Где полковник?

Абраха, сжав кулаки, ответил:

— Я ничего не знаю, синьор.

Винченцо ударил Тэкле в живот, тот застонал:

— Пожалуйста… я не виноват…

Мэаза, рванувшись, крикнул:

— Оставьте его! Мы торгуем кофе, и всё!

Винченцо, полоснув ножом по руке Мэазы, сказал:

— Назови имена, или хуже будет!

Тэкле, корчась, шепнул Абрахе:

— Я не выдержу… Моя семья…

Абраха, сжав его плечо, ответил:

— Держись, Тэкле.

В Асмэре, в штабе, Родольфо Грациани стоял у карты, его глаза горели яростью. Он сказал Риччи:

— Альберто, что с допросами?

Риччи, теребя фуражку, ответил:

— Девка молчит, командующий. Но мы взяли троих. Винченцо их ломает.

Грациани, сжав кулаки, сказал:

— Выжмите из них всё! Они должны знать где Лоренцо!

В тюрьме Зэра, ослабевшая, сидела на стуле, кровь текла по руке. Винченцо, вернувшись, сказал:

— Твои друзья уже тут, рядом. Назови имена!

Зэра, с трудом подняв глаза, ответила:

— Я одна…

Маттео, ворвавшись, крикнул:

— Сержант, старик мог ошибиться!

Винченцо рявкнул:

— Они были у её дома! Бейте их!

В соседней комнате Абраха молчал, а Тэкле шептал:

— Я не хотел…

Мэаза, с кровью на губах, сказал:

— Тэкле, держись. Ради всех нас.

* * *

Утро 19 февраля 1936 года в провинции Шэньси, в глубине Китая, пробивалось сквозь пелену тумана, что стелился над холмами, покрытыми редкими бамбуковыми рощами, где листва, влажная от росы, шуршала под тёплым, липким ветром. Небо, серое, с тяжёлыми облаками, низко нависало над землёй, обещая ливень; первые капли, редкие и крупные, падали на рисовые поля, где молодая зелень, едва пробившаяся из земли, блестела в тусклом свете. Река, мутная, с илистыми берегами, текла медленно, её воды плескались о корни старых ив, чьи ветви, длинные и поникшие, касались поверхности, создавая рябь. Деревни, с глинобитными хижинами под соломенными крышами, теснились у подножия холмов, их стены, потрескавшиеся от солнца и дождей, были покрыты пятнами сырости. Дворы, заваленные корзинами с рисом, связками бамбука и глиняными кувшинами, гудели от голосов крестьян, чьи рубахи, выцветшие и потёртые, липли к телу от влажности. Погода, душная, с температурой, поднимавшейся к 25 градусам, приносила тяжесть в движения, а ветер, тёплый и влажный, нёс пыль по узким тропам, что вились между полями и рощами. В деревне Чанцзя, где десяток домов окружал старый амбар, переделанный под штаб коммунистов, кипела жизнь: бойцы в серых куртках, с винтовками, многие из которых были старыми и ржавыми, маршировали на поле,