Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

на вас давит на данный момент — это 1g, обычный земной вес. Ускорение стало больше в два раза, и вот вы теперь весите вдвое (2g), втрое (3g) больше и так далее. Как тренировать устойчивость к перегрузкам? Для этого, собственно, и придумали центрифугу.

После инструктажа меня подвели к креслу, больше напоминавшему кабину маленького истребителя. Затем облепили датчиками: на голове закрепили цифрограмму, на груди — кардиограмму, на ногах — то же самое. Каждый провод, каждый электрод напоминал о том, что сейчас моё тело станет объектом пристального изучения.

Когда я устроился в кресле, молодая медсестра, заметно нервничая, принялась фиксировать меня ремнями. Я видел, как её пальцы слегка подрагивали, когда она затягивала узлы. Я хотел как-то приободрить её, успокоить, сказать, что всё в порядке. Но слова застряли в горле. Нужно было сосредоточиться на предстоящем испытании.

В правую руку мне вложили тангенту.

— Когда захотите, чтобы центрифуга остановилась, отпустите, — пояснила врач.

Я кивнул. Оно и понятно. К тому же если человек теряет сознание, то он тангенту тоже отпустит. Мысль о том, что контроль частично в моих руках, успокоила.

Я нажал тангенту, и с глухим гулом центрифуга начала раскручиваться. Сначала медленно, почти нежно.

— Перегрузка, 6g, — спустя некоторое время в наушниках прозвучал голос врача. — Как вы себя чувствуете?

— Понял, — ответил я, ощущая, как нарастает давление. — Чувствую себя нормально.

6g — это уже серьёзно. В воздушных боях такие перегрузки применяются редко, а для космонавтов это лишь начало. Я почувствовал, как меня вдавило в кресло. Невидимый пресс навалился на грудь, стало трудно дышать. Кровь начала отливать от головы, в висках застучало. Я изо всех сил напряг мышцы ног и пресса, стараясь перераспределить нагрузку, сохранить сознание ясным.

Жду, жду, жду. В какой-то момент в голове пронеслась мысль, что ладно, хватит с меня, и палец сам попытался отпустить тангенту, но я усилием воли заставил себя надавить сильнее.

«Выдержать, нужно выдержать,» — повторял я про себя, как мантру.

Наконец, перегрузка спала.

— Не выходите из кресла, сидите, — распорядился врач.

Пять минут передышки. За это время организм должен восстановиться. Я сидел, переводя дух, чувствуя, как сердце постепенно успокаивается, а в глазах перестаёт темнеть.

Когда подошло время второго захода, я снова зажал тангенту. На этот раз раскрутили до 8g. Это уже существенно даже для подготовленного лётчика. Серьёзная перегрузка. Я почувствовал, как тело наливается свинцом. Дышать стало почти невозможно. Каждый вдох давался с огромным трудом. В глазах поплыли тёмные пятна и начало отключаться периферическое зрение. Я изо всех сил старался сфокусироваться на офтальмологической дуге перед собой, пытаясь различать цифры. Это было необходимо, потому что медики внимательно отслеживали, продолжаю ли я видеть. Помимо этого, они не прекращали задавать вопросы о моём самочувствии. Нужно было отвечать. Хоть и с трудом, но я справился.

Мысленно я напоминал себе, что такие перегрузки не предел. При 12g (это, если бы человек вдруг стал весить 600–800 килограммов) даже подготовленный человек может потерять сознание. А во время чрезвычайных ситуаций (например, при баллистической посадке) нагрузки бывают ещё больше. Эта мысль заставляла собраться. Если не выдержу сейчас, как справлюсь там, в реальном полёте?

Когда центрифуга окончательно остановилась, я несколько минут просто сидел, приходя в себя. Чувствовал себя абсолютно разбитым, выжатым досуха. Мне помогли расстегнуть ремни. Когда я поднялся, то почувствовал резкую боль в плечах и бёдрах. Посмотрев вниз, я увидел, что в местах крепления ремней образовались тёмные гематомы.

Старший врач, заметив это, тут же подошла к молодой медсестре, которая фиксировала меня в кресле.

— Что это такое? — строго спросила она. — Узлы завязаны неправильно! Из-за этого ремни смещались и врезались в тело!

Девушка стояла бледная, перепуганная и готовая вот-вот расплакаться. Вид у неё был такой беспомощный, что у меня даже мысли не возникло злиться. Захотелось помочь ей.

— Всё нормально, — сказал я с лёгкой улыбкой. — В следующий раз обойдёмся без бантиков.

Я подмигнул медсестре. Та слегка улыбнулась в ответ, немного расслабившись, и виновато опустила глаза.

— Спасибо, — тихо прошептала девушка.

Я пожал плечами, хоть это и причинило новую боль.

— Пустяки. Все мы учимся.

Врач неодобрительно покачала головой, но смягчилась.

— В следующий раз будьте внимательнее. От подобных мелочей зависят жизни этих парней. Идите, обработайте синяки.

Пока медсестра аккуратно наносила на гематомы охлаждающую мазь, я думал о том, что такие оплошности в самом деле могут привести в дальнейшем к необратимым последствиям. Сейчас обошлось, а в другой раз может и не обойтись. Но всё равно это не повод срываться на человеке, который только начинает свой путь. Просто в следующий раз нужно быть и самому более внимательным.

Позже, выходя из зала, я видел, как та самая медсестра уже более уверенно помогала фиксировать следующего кандидата. Она кивнула мне с благодарностью, и я в ответ улыбнулся. Мелочь? Возможно. Но в нашей общей работе каждая мелочь важна.

А вот психологические тесты давались мне легко. Сутки в сурдокамере превратились для меня в настоящий мини-отпуск. Ещё с прошлой жизни я любил это испытание. Поэтому сейчас я чувствовал себя скорее расслабленно, чем напряжённо.

Хотя, по правде говоря, на станции о тишине можно вообще забыть. Я вспомнил, какой стоит гул на МКС и улыбнулся. Самое подходящее примерное сравнение — это как в одной комнате с постоянно отжимающей стиралкой жить. А всё из-за вентиляторов, которые тише сделать не получится, а выключать нельзя. Иначе почти сразу все на станции задохнутся, ведь сам воздух внутри не перемешивается. И запах там имеется. Примерно как внутри радиоэлектронной аппаратуры. Опять же, если сравнивать с Земным чем-то, то что-то подобное можно почуять в военных машинах, битком набитых работающей радиоаппаратурой.

Первые часы прошли почти медитативно. Я устроился поудобнее на жёстком матрасе и начал мысленно повторять формулы баллистики, затем воскресил в памяти параметры корабля «Восход». Вспомнил некоторые расчёты для лунной программы, которые недавно записывал в тетрадь.

Мысли текли плавно, без суеты. В отличие от других кандидатов, для меня это одиночество не было в новинку. На орбите приходилось проводить долгие часы в автономной работе, полагаясь только на себя.

Я с улыбкой вспомнил одну историю, которую слышал от знакомого космонавта. Он как-то раз рассказывал про интересный эффект, который может случиться с человеком в условиях изоляции и усталости, когда переход от яви ко сну и наоборот становится совершенно незаметным.

История произошла на орбите, во время подготовки к ужину. Экипаж тогда сильно устал после сложного рабочего дня. Кажется, им там с пожаром пришлось иметь