Космонавт. Том 4 - Феликс Кресс

дело из-за бракованной кислородной шашки, не помню деталей. В общем, сидят они на станции «Мир», обсуждают свежую зелень, которую им очень хотелось в тот момент. И вот один из космонавтов, зависнув рядом с местом для приёма пищи, незаметно для себя засыпает прямо на рабочем месте.

А снится ему, что командир отправляет его за этой самой зеленью. Он отстыковывается на корабле, летит на Землю, находит какую-то бабушку, покупает у неё свежей зелени. Потом бежит обратно. И ведь бежит на своих двоих, обгоняя самолёты! А в мыслях у него только одно: нужно скорее вернуться. Садится, значит, он обратно в ракету, прилетает на станцию, заходит с полными сумками зелени… И в этот момент просыпается.

Открывает глаза и обнаруживает себя зависшим на том же самом месте, где и заснул. Смотрит на свои пустые руки и недоумённо спрашивает командира: «А где же сумки?» Тот, естественно, не понимает, о чём речь. Потом они, конечно, разобрались, что это был такой яркий сон наяву.

Из-за этого случая, кстати, даже внесли изменения в рабочие протоколы. Стали более внимательно отслеживать состояние космонавтов, чтобы вовремя замечать такие моменты, когда человек может уснуть и даже не понять этого.

Вот и у меня постепенно начали проявляться интересные особенности восприятия. Полное отсутствие внешних раздражителей заставляло мозг компенсировать их недостаток. Я начал замечать, как в тишине рождаются фантомные звуки — будто где-то тикают часы, хотя я знал, что их нет. Периферическое зрение начинало улавливать несуществующие движения в полной темноте. Это было похоже на те ощущения, что возникали во время длительных вахт на станции, когда от монотонности звёзд за иллюминатором начинало мерещиться что-то в космической черноте.

И хоть иллюминаторы у нас в основном маленькие, а снимали мы через них в основном пролетающую снизу Землю, но иногда при определённых условиях наблюдения такой эффект случался. Потому что выброшенный со станции мусор спустя некоторое время мог пролететь мимо, изображая НЛО.

Я ловил себя на том, что начинаю вести внутренние беседы: обсуждал сам с собой технические нюансы будущих полётов, вспоминал разговоры с Королёвым, даже мысленно спорил с отцом.

Неожиданно ярко в моей голове вспыхнуло одно из воспоминаний прошлой жизни. То самое, с чего началась моя одержимость Луной в прошлой жизни. Мне было лет двадцать, когда я впервые увидел передачу об «Аполлоне». В ней рассуждали на тему того, высаживались ли в действительности американцы на Луну или нет. Меня тогда эта тема сильно заинтересовала. К тому же я и сам уже тогда метил в космонавты.

Именно с того дня я начал собирать всё, что было связано с Луной. Сначала я буквально сметал все популярные книжки и журналы. Когда мне этого стало мало, я добрался и до сканов технической документации NASA, искал рассекреченные отчёты и мемуары участников программ.

Я изучал не только американские, но и советские наработки: королёвскую систему с ракетой Н1 и лунным кораблём Л3, челомеевскую ракету УР-700 и его же лунный корабль ЛК-700, наработки Бармина по Долговременной лунной базе и так и не вышедшие из стадии обсуждений проекты 1980-х, которые должны были использовать ракету «Энергия» и её более мощную версию «Вулкан».

Даже для дипломной работы я моделировал системы жизнеобеспечения для долговременной станции на Луне, часами просиживал в библиотеках, выискивая крупицы информации.

Позже, уже будучи космонавтом, я продолжил своё «лунное образование». Во время подготовки к полётам на МКС я специально изучал архивные материалы о «Сатурне-5» и советских ракетах-носителях, анализировал причины неудач и находок обеих программ. Меня интересовала не столько политическая гонка, сколько инженерные решения. Те уникальные технические компромиссы, к которым приходили конструкторы в условиях жёстких ограничений.

В тишине сурдокамеры эти знания возвращались ко мне с удивительной ясностью, будто я вновь листал свои старые конспекты и папки с архивными документами.

Воспоминания меня так увлекли, что я не сразу понял, что в какой-то момент начал отсчитывать время по ритму собственного дыхания и сердцебиения. Точь-в-точь как делал это во время внекорабельной деятельности, когда каждый вдох в скафандре был на счету. Оказывается, я чётко помнил тот ритм, ту концентрацию.

Когда прозвучал сигнал об окончании испытания, я почти с сожалением вышел из камеры. Эти сутки в тишине дали мне возможность упорядочить мысли, вспомнить важные детали из прошлого опыта и провести своеобразную инвентаризацию знаний и воспоминаний.

Особое внимание уделяли проверке устойчивости к гипоксии. Нас помещали в специальные камеры, где искусственно создавали условия недостатка кислорода. Нужно было сохранять ясность ума и выполнять несложные задания. Например, решать арифметические примеры или запоминать последовательности цифр. И всё это в тот момент, пока организм боролся за каждый глоток воздуха.

Каждый день приносил новые испытания. Вибростенды, где меня трясло с такой силой, что зубы стучали, а внутренности будто перемешивались. Термокамеры, где приходилось находиться при температуре +70 градусов в полном снаряжении. Бесконечные анализы, тесты, опросы… Иногда казалось, что это никогда не кончится. Распорядок дня был настолько плотным, что все остальные мысли вытеснились напрочь. Важно было лишь одно: справиться, выдержать, преодолеть.

К сожалению, многие не выдерживали. Кто-то срывался в барокамере, стуча в иллюминатор с требованием выпустить его. Кто-то не выдерживал психологического давления в сурдокамере. Некоторые отсеивались по медицинским показаниям, когда медики выявляли скрытые патологии, о которых сами кандидаты не подозревали. Были и те, кто добровольно отказывался от дальнейшего прохождения комиссии. Давление было действительно колоссальным. И их всех можно было понять. Не каждому дано выдержать такие испытания.

Но я держался. Каждое утро, просыпаясь на госпитальной койке, я напоминал себе, зачем всё это. В трудные моменты, когда казалось, что силы на исходе, я вспоминал звёздное небо, лица родителей, улыбку Кати… Интересно, как она там? Дуется ещё или уже нет? Нужно будет обязательно с ней поговорить, когда выйду отсюда.

Все эти мысли предавали сил, наполняли дополнительными смыслами всю эту борьбу, которую мы вели здесь изо дня в день.

По вечерам, если выдавалась свободная минута, я делал заметки. Не только о своих ощущениях, но и о том, что видел вокруг. Наблюдал за другими кандидатами, за методами работы медиков, за организацией процесса. Это помогало отвлечься. А ещё я анализировал.

Я заметил, что врачи не просто фиксируют наши физиологические реакции, но и внимательно изучают наше поведение в стрессовых ситуациях и способность к самоконтролю. В быту нас тоже изучали. Кто, как и с кем ладит, кто на что реагирует, выявляли лидеров.

Не могу сказать, что во время отбора я сиял, как яркая звезда.