Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

за вами — просто пустота. Вы сражаетесь ради себя и потому что можете это делать. Я танцую тоже ради себя и потому что могу. Вы ищете союзников, чтобы сделать свою армию сильнее. Я ищу вдохновения, чтобы мои представления могли коснуться самой человеческой души. Все просто.

— А политика?

— Танцы — сами по себе.

— Верю, — неожиданно для себя признался я. — Но, если вы не работаете на врагов России… То почему бы тогда вам прямо не поддержать царя и свою Родину? Если вы скажете хоть одно слово, то весь русский балет пойдет за вами. И скажу честно, единение общества вокруг армии очень помогает на передовой.

— Мы уже говорили об этом и с Ники, и с Сергеем, — Кшесинская пожала плечами. — Кажется, очень просто поддержать своих, стать еще одним знаменем, но… Не знаю, поймете ли вы, Вячеслав Григорьевич, но я знаю каждую девушку, что сейчас танцует на высоком уровне. Все они любят Родину, но сумеют ли они правильно выразить это? Поверьте, мы не мудрецы и чаще занимаемся, чем читаем… Мне кажется, что сама идея, когда известный в чем-то одном человек начинает рассуждать о другом — это неправильно. Из-за него в итоге могут просто не услышать тех, кто на самом деле в этом разбирается…

В целом справедливо.

— Но просто же поддержать можно?

— А всегда ли армии нужно идти в атаку? Не нужно ли иногда отступить, перегруппироваться? А мы ведь, поддерживая, сможем только толкать вперед и ничего больше. А еще… Возможно, вам еще предстоит через это пройти, но когда ты делаешь то, что тебе спускают сверху, то внутри умирает какая-то малая часть души. У кого-то сразу, кто-то держится дольше. Но я видела, как очень хорошие балерины просто ломаются: они двигаются, но в них больше нет страсти, искренности, и они становятся никому не интересны. Так что я стояла и буду стоять на том, что русский балет и политика не должны смешиваться.

— Тем более, — я неожиданно понял кое-что важное, — русский балет, даже не поддерживая политику и армию прямо, одной своей славой делает нас сильнее. Сам по себе. Знаете, Матильда Феликсовна…

— Можно просто Матильда.

— Знаете, Матильда, кажется, вы помогли понять мне кое-что важное. Танцуйте, приносите России славу на своем поле боя, а я буду работать на своем.

— Вы интересный человек, — Кшесинская улыбнулась. — Спасибо, что поговорили, что поняли. И, если когда-то про эту войну напишут балет, я бы с радостью в нем станцевала.

Вот так мы и поговорили. Я еще несколько минут смотрел вслед этой еще молодой, но в то же время такой взрослой девушке. И внутри больше не было злости: только решимость, только готовность идти до конца. Возможно, так и должен работать русский балет?

* * *

Сергей Юльевич давно мог бы снять себе приличный дом, но предпочитал жить «на ногах», в собственном вагоне, когда в любой момент можно сорваться с места и приехать к нужному человеку. Сегодня, впрочем, нужный человек сам ехал к нему, и бывший министр финансов честно признавался себе, что возможность погонять Макарова была ему приятна.

— Заметили за ним что-то в последнее время? — спросил он у своего адъютанта. Тоже Огинский, как у Макарова, и если раньше Витте не обращал на это внимание, то теперь тоже считал определенным знаком.

— Мне удалось напомнить одному человеку из окружения своего младшего брата о том, чье слово на самом деле играет роль в империи, — быстро закивал тот. — Теперь мы получили подтверждения тем радиоперехватам, что нам удавалось добыть раньше. Каждое утро, ровно в шесть ноль-ноль, личный связист Макарова передает на восток одну и ту же фразу. В Корее хорошая погода.

— Точно на восток?

— Проводили замеры, сигнал сильнее всего именно с той стороны, а учитывая, что макаровцы используют направленные антенны… Точно!

Витте задумался, какие дела у генерала могли бы возникнуть в Корее, но… Все его части были на месте, после Дальнего он если и отправлял куда солдат, то только в Инкоу да в помощь Порт-Артуру. Но что тогда? Сергей Юльевич очень много поставил на будущие переговоры, которые могли бы перезапустить его карьеру, и не хотел упустить ни одной мелочи.

Если бы война шла неудачно, то хватило бы одного его имени и возможности для Николая перекинуть весь негатив возможных уступок на кого-то другого. А вот из-за успехов пришлось показать, что и он умеет держать руку на пульсе, и союзники в столице не подвели. Напомнили имя, подсказали, какие это дает возможности, да и Сергей Александрович поручился. Вот только, чтобы сделать все правильно, мало знать, куда можно отступить, нужно знать и болевые точки врага. А для этого Витте был нужен Макаров.

За окном началась суета, и Сергей Юльевич, даже не подходя к нему, понял, что гость уже приехал. Отправив Николая ему навстречу, он занял свое место и еще раз оглядел диспозицию. Макаров будет напротив окна — солнце не прямо в глаза, но неудобно. Стул мягкий, внешне не отличается от стула Витте, но сделан специально на заказ с небольшим уклоном. Сидеть на таком можно только в постоянном напряжении…

Бывают люди, которым нужно помочь расслабиться для правильного разговора, а бывают Макаровы — и из этих свое можно выбить только силой.

— Доброго дня, Сергей Юльевич, — генерал заглянул в купе с широкой улыбкой.

— Добрый день, граф Маньчжурский, — ответил Витте и довольно отметил про себя, что Макаров, кажется, успел позабыть о дарованной ему награде.

И очень зря. Дворянский титул открывает очень много дверей, гораздо больше, чем мундир с золотыми эполетами. С другой стороны, подобный подход говорит и о том, что Макаров четко понимает свою силу и не пытается замахнуться на большее. Об этом стоило подумать…

— Говорят, вас можно поздравить с тем, что государь именно вам доверил переговоры с Японией, — Макаров первым нарушил паузу, чего никогда не позволяли себе те, кто видел себя ниже Витте.

И Сергей Юльевич невольно вспомнил последнюю переписку с Николаем. Некоторые люди наивно считают государя слабым — зря, он совсем не такой. Даже соглашаясь на это перемирие, он прекрасно понимал, ради чего нужна пауза их врагу. Но в то же время она была нужна и России.

— Вы же против мира? — неожиданно для самого себя Витте задал