На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

class="p1">— Идея с рейтарами хороша, — кивнул мне Ходкевич, — она прямо из учения Морица Оранского. А этот фриз большой дока по части военного дела, как оказалось.

— Вы знакомы с этим учением? — поинтересовался я.

— У меня есть экземпляр его «Свода правил для пехотинцев» на немецком, — кивнул Ходкевич. — Я буду рад, если вы примете его от меня в дар.

Конечно же, я согласился, про себя сетуя, что выучившихся говорить на немецком, князь Скопин не пошёл дальше, и не научился сносно читать на этом языке. Разбирать буквы ещё получилась, однако вряд ли этого умения хватит на то, чтобы понять, что написано в этом самом «Своде правил». Правда, в эти века много кто был не шибко грамотен, особенно в чужих языках, так что если попрошу найти мне чтеца никого это не удивит.

[1]Пехота выбранецкая (пол. Piechota wybraniecka) — наборная пехота, составная часть войска Речи Посполитой, которую набирали в королевских и литовских землях. По образцу своего родного Семиградья король Стефан Баторий ввёл в 1578 году в Короне (с 1595 года в Литве) подразделения пехоты выбранецкой, в которые набирали одного крестьянина с 20-ти ланов земли, при этом король планировал ввести воинскую повинность для всех крестьян в королевских землях. Доброволец, который должен был быть храбрым и пригодным для военной службы, получал своё хозяйство и освобождался от всех повинностей. С началом войны по первому зову ротмистра он должен был явиться к нему в голубом мундире стандартного покроя с ружьём, саблей, секирой с длинным черенком, порохом, свинцом для пуль и другим снаряжением. С этого момента он начинал получать плату равную плате наёмного пехотинца. В мирный период ротмистр раз в три месяца проводил сборы для обучения своих подчинённых. Тем не менее, уровень подготовки пехотинцев был невысок, и в основном их использовали для земляных работ. Нередко выбранецкие крестьяне подкупали ротмистров для уклонения от участия в военных действиях. Арендаторы в королевских землях как правило саботировали набор крестьян в пехоту, и её численность в Короне не превышала 2 тысяч, в Литве несколько сотен. Во второй половине XVII века их численность не превышала тысячи. Первый раз в боях выбранецкую пехоту Стефан Баторий использовал в ходе боёв за Великие Луки и Псков (во время войны с Русским царством 1577–1582)

[2]Меринками называли либо более молодых меринов, либо уступающих им по очевидному разборщиками признаку

[3]Магнатские или «приватные» войска были частными войсками магнатов. Они состояли как из наёмников, так и из посаженных на магнатской земле казаков или «хлопов», обязанных за это нести воинскую повинность, а также шляхетского ополчения, созванного во владениях магната

Глава 9

Здравица князю

Князь Иван Константинович Острожский давно уже отказался от своего русинского имени, предпочитая зваться на польский манер Янушем, а отчества и вовсе не признавал. Земли его в основном перешли из Литвы в Корону, и он, несмотря на напутствие отца, которое тот произнёс на смертном одре, хранить верность литовским обычаям и православной вере, решил жить своим умом. Ещё до безвременной кончины киевского воеводы и прежнего главы некогда могущественного, но постепенно теряющего свои позиции рода Острожских, князь Януш решил для себя, что станет настоящим польским магнатом, пускай часть его владений и лежит в Литве. Он ведь почти не жил здесь, в молодости воспитывался при императорском дворе, перешёл в католичество, несмотря на гнев отца, женился на венгерской графине Сюзанне Середи, женщине столь же богатой, сколь и умной. Она родила ему дочь Элеонору, которую он весьма удачно выдал замуж за сына своего недальнего родственника князя Кшиштофа Радзивилла-Сиротки Яна Ежи Радзивилла. Это был второй брак Элеоноры, однако Ян Ежи в ней души не чаял, хотя деток им Господь так и дал, как и в первом её браке с воеводой подольским Иеронимом Язловецким, умершим три года назад.

Были у князя и другие дети от второй супруги, Екатерины, дочери сенатора Себастьяна Любомирского. Вот только сейчас не младшая девочка Евфросинья, пять лет тому как сосватанная за воеводу брацлавского и киевского, князя Александра Заславского, волновала Острожского. Ефка давно уже с мужем в Киеве проживает, что за неё волноваться. А вот Катуся — другое дело. Князь Сиротка ввязался в опасную игру, его подпись стояла на подмётном письме, полученном Острожским. Тем самым что привело его нынче из шумного и богатого, несмотря на утрату столичного статуса Кракова, в родную глушь Острожской ординации, в самый центр этого медвежьего угла — Дубенский замок. Здесь князь собирал войска для похода на Вильно. Королю-то вольно распоряжаться, мол, бери людей и задави vipera perfidia[1] в самом её гнезде. Прямо из Варшавы начал рассылать он листы пшиповедны о наборе войска, правда, не указывал для какой цели. Пускай ротмистры считают, что будут воевать с московитами, для гражданской войны набрать людей куда сложнее. Да и берут такие листы пшиповедны далеко не лучшие из возможных кандидатов. А в Вильно Острожский хотел обойтись малой кровью, и лучше бы вообще без крови.

Всякое дело он предпочитал начинать с молитвы, а ведь скоро ему предстояло встретиться ротмистрами, что прибыли в Дубно со своими хоругвями. Что в свою очередь означало, поход на Вильно не за горами. Король велел расправиться с мятежом до весенних дождей, а значит нужно спешить. Армия движется медленно, особенно зимой, а до Вильно из Дубны путь неблизкий, дней пять займёт, если не больше. Торопиться князь Острожский не любил, особенно в таких вещах, как война, да ещё и война гражданская. Ему предстояло встретиться с ротмистрами и объявить им, готовым чуть ли не походу прямо на Москву, что выступать они будут не к Смоленску, но к Вильно и воевать не с московитами, но со своими же литовцами, только восставшими против королевской власти. Кое-кто из ротмистров может и отказаться, уйдёт вместе с хоругвью, а сил у Острожского и без того набралось не слишком много. Вот и пришёл он в бернардинский костёл, где решил помолиться Богородице, чтобы даровала ему красноречия на скорой встрече с ротмистрами.

Князь ничуть не удивился присутствию в костёле монаха в тёмно-коричневой рясе бернардинцев, лицо его закрывал капюшон. Ксёндз представил его князю как брата Януша, приехавшего издалека помолиться Деве Марии. Ксёндз удалился, решив не мешать Острожскому, а тот опустился на колени перед небольшой, но удивительно красивой вырезанной из камня Девой. Но прежде чем князь, уже сложивший руки для молитвы успел произнести «Pater Noster», к нему обратился названный Янушем монах.

— Простите, что открываю