По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

завтра с утра едешь в часть, где твои ребята служат. Значит, нужна машина. Приказ о переводе — это само собой, но пыль в глаза командиру части тоже пустить не помешает. Да и время дорого, а на машине быстрее.

— Вот за что я тебя, Толя, люблю и уважаю, так это за умение вовремя прочесть мысли подчинённых, — сказал Максим.

— На том и стоим, — сказал Михеев. — Кстати, где они служат?

— Сто сорок четвёртая стрелковая дивизия.

— Сто сорок четвёртая, сто сорок четвёртая… — Михеев поднял глаза к потоку, вспоминая. — Она же Звенигород обороняет сейчас? В составе пятой армии?

Максим подтвердил.

— Так это уже линия фронта, считай, тебе пропуск специальный понадобится.

— Ну да.

Михеев вздохнул.

— Ладно, сделаем, сегодня же. Только это… на рожон там не лезь особо, ладно? А то знаю я тебя.

— Это уж как получится.

— Отставить «как получится». Не лезь. Это приказ.

— Есть не лезть на рожон, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга!

— Вот так, молодец. И вот что ещё. Чтобы «эмка» моя и шофёр в целости и сохранности в Москву вернулись. Понял меня?

— Так точно, понял.

— Вот теперь наливай. За тех, кого уже нет с нами…

Штаб сто сорокчетвёртой стрелковой дивизии, держащей оборону на дороге Руза-Звенигород, располагался в Звенигороде, на территории Дома отдыха «Связист». Расстояние почти в шестьдесят километров «эмка» Михеева преодолела меньше чем за час.

За рулём машины сидел личный шофёр и ординарец Михеева сержант госбезопасности Иван Кошуба, знакомый Максиму ещё по Ростову.

Кошуба гнал машину профессионально и даже нагло, выскакивал на встречку, обгоняя маршевые роты, танки, грузовики и артиллерийские упряжки, направляющиеся к фронту.

Движение от фронта к Москве было не таким интенсивным, но всё-таки было.

Где-то на тридцатом километре Рублёво-Успенского шоссе «эмка» Михеева едва не столкнулась с запылённым помятым армейским пикапом ГАЗ-61–415, который не захотел уступить дорогу.

Машины замерли на расстоянии буквально метра друг от друга.

Максим вышел из машины.

Из пикапа выпрыгнул какой-то капитан и сразу заорал, показывая руками, чтобы Максим уступил дорогу.

Рёв танковых двигателей (мимо проходила колонна «тридцатьчетвёрок») мешал разобрать слова, но Максим понял, что они, в основном, матерные.

Он шагнул к капитану, достал удостоверение, ткнул ему под нос.

— Лейтенант государственной безопасности Николай Свят, — сказал громко и внятно. — По приказу комиссара государственной безопасности третьего ранга товарища Михеева. Пропустите мою машину, товарищ капитан. Немедленно.

Капитан бросил взгляд на удостоверение, на петлицы Максима, пробормотал сквозь зубы что-то нецензурное и сел в кабину.

Пикап сдал назад и съехал с дороги на обочину.

Капитан махнул рукой — проезжай, мол.

— Поехали, — сказал Максим Ивану, садясь рядом и захлопывая дверцу.

«Эмка» тронулась с места и погнала дальше.

Глава четырнадцатая

Командира сто сорок четвёртой стрелковой дивизии генерал-майора Пронина Михаила Андреевича Максим застал в здании штаба, в собственном кабинете.

Генерал-майор распекал кого-то по телефону.

Максим дождался, когда он положит трубку и уверенно постучал.

— Войдите!

Максим вошёл, поздоровался, представился.

Лет пятидесяти, лысый, с глубокими морщинами, пролегшими от крыльев носа к краю губ и уставшими глазами, генерал-майор смотрел на Максима без малейшей симпатии.

— Слушаю вас, товарищ лейтенант государственной безопасности, — сухо сказал он. — Только побыстрее, пожалуйста, времени совсем нет.

Максим кратко изложил своё дело.

Пронин помолчал, обдумывая его слова. Сесть Максиму он так и не предложил.

— Слушай, лейтенант, — сказал, наконец.- Ничего, что я на «ты»?

— Вы мне в отца годитесь, товарищ генерал-майор, — сказал Максим. — Конечно.

— Ты на фронте был?

— Разрешите снять шинель, товарищ генерал-майор? — попросил Максим. — Жарко у вас, хорошо топят.

— Хм. Ну, сними.

Максим снял шинель, перебросив её через руку.

Пронин уставился на Золотую звезду Героя, ордена и медаль «За отвагу».

— Так, — произнёс. — Вижу, что был. Извини. Тогда должен понимать, какая у нас обстановка. Я с дивизией едва из-под Вязьмы вырвался и сразу сюда бросили, пополнив на ходу теми, кто под рукой оказался. Немец прёт, как наскипидаренный, не считая потерь. У меня каждый боец на счету, лейтенант! В каком полку, говоришь, эти твои бойцы служат?

— По моим данным, в сто пятьдесят седьмой отдельной разведывательной роте.

— Ещё и разведчики!

Максим молча глядел на Пронина. Он понимал комдива, но ему Герсамия и Николаев тоже были нужны. Очень нужны.

Пронин оценил его молчание правильно.

— Приказ о переводе имеется?

— Готов, но пока не подписан. Решил сначала с вами поговорить, нехорошо через голову.

— Одобряю, — голос Пронина помягчел. — Знаешь что, лейтенант, давай так. Я сейчас позвоню командиру роты, связь пока есть, слава богу, у нас небольшое затишье, и предупрежу о твоём визите. Сам с ним поговоришь. С ним и с бойцами этими… как их?

— Герсамия и Николаев. Пулемётчик и снайпер.

— Вот. Если они согласятся, отпущу. Сергееву, это командир роты, скажешь, что убытие этих двоих я ему возмещу, если что.

Максим задумался. В чём-то генерал-майор был прав. Хитёр, но прав. Показал, что он готов подчиниться приказу, но не чужд и некоторой демократичности. Мол, добровольноесогласие в армии никто не отменял. А доброволец часто и воюет лучше, поскольку более мотивирован.

— Хорошо, — сказал, наконец. — Согласен. Где это?

Было восемь тридцать утра.

Шофёра с «эмкой» он оставил в Звенигороде. До расположения роты добрался на машине снабжения и дальше пешком, уже по ходам сообщения.

На передовой царило относительное