По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

Михеев засмеялся.

— Пока не могу, — ответил. — Самому нужен. Опять же, ты и твои архаровцы в глубоком тылу работаете, а нас сейчас ближний интересует. Но со временем всё может быть. Особенно, если поможешь с набором диверсионной группы.

— А чего сразу архаровцы?

— Так я ж в хорошем смысле. Архаровцы — значит, отчаянные.

— Ну, если в хорошем… Помогу, не вопрос. Хоть архаровцами, хоть подготовкой. Кто нужен?

— Радист в первую очередь, — сказал Максим. — Радиста у меня точно нет.

— Будет тебе радист. Есть у меня один, из интернациональных бригад, в Испании ещё воевал. Поляк. Ян Кос зовут. Он не только радист. Стреляет немногим хуже тебя, взрывное дело тоже знает. Смелый, надёжный.

— Не сильно гоноровый? — спросил Максим. — А то у поляков бывает.

— У наших тоже, — сказал Судоплатов. — Нормальный, что такое воинская дисциплина, знает.

— Беру, — сказал Максим.

До вторника четвёртого ноября, когда были назначены экзамены, Максим ещё раз успел проштудироватьвсе учебники и методические пособия, сходил на несколько лекций и практических занятий, на которые посчитал нужным сходить, и занимался поиском своих ребят-разведчиков из сорок второй дивизии. В который раз сетуя, что в этом времени нет интернета, и вообще связь и передача информации находятся, можно сказать, в зачаточном состоянии.

Да, уже есть телефон, радио, телевидение и начали появляться первые ЭВМ.

Но всё равно на первом месте — бумага. Оборот писем, распоряжений, приказов, инструкций, и многого, многого другого требует времени и бюрократии.

Кое-что, однако, выяснить удалось. В первую очередь, благодаря организации, к которой нынче относился Максим. К работникам НКВД в стране традиционно относились с большим уважением. В чём-то это уважение было, конечно же, замешано на страхе — военные (и нетолько они) хорошо помнили сравнительно недавнюю «ежовщину», во время которой пострадали многие невинные люди, но не только на нём. Люди видели, чувствовали и знали, как работают чекисты — не щадя ни своего времени, ни здоровья, ни жизни. Наравне со всей страной.

В ожесточённых боях при выходе из окружения сорок вторая стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Васильева Николая Васильевича понесла громадные потери. В связи с этим было принято решение дивизию расформировать. Сам Васильев поступил в распоряжение Военного Совета Юго-Западного фронта. Оставшиеся в живых бойцы и командиры были распределены по другим частям.

Пустив в ход всё своё обаяние, остатки шоколада из лётного пайка и бутылку коньяка, приобретённую за бешеные деньги у знакомого уже мужичка с Центрального рынка, Максим выяснил, что его командир, лейтенант Егор Латышев, до сих пор на реабилитации в Астрахани.

Пулемётчик Муса Герсамия и снайпер-якут Иван Николаев живы, находятся в резервном полку под Москвой.

Сержант Найдёнов и рядовой Прокопчик погибли смертью храбрых. Максим знал об этом и раньше, но теперь сведения подтвердились.

Следы рядового Гринько затерялись.

Между делами ещё дважды встретился с Судоплатовым и познакомился со своим будущим радистом поляком Яном Косом. Тот оказался молодым симпатичным русоволосым парнем лет двадцати шести-двадцати семи с улыбчивыми серыми глазами.

По-русски он говорил очень хорошо, практически без акцента, хотя и любил время от времени вставлять польские словечки.

— Ещё какими-то языками владеешь? — спросил Максим.

— Кроме родного польского, украинским и испанским. Немного немецким. Разрешите вопрос, товарищ младший лейтенант?

— Конечно.

— С парашютом прыгать придётся?

— Вполне вероятно. А что?

— Высоты боюсь, — с самым серьёзным видом сказал Янек и тут же рассмеялся. — Шучу, не боюсь. Но прыгать не люблю.

— Что так?

— Nie wiem, — пожал плечами радист и тут же поправился. — Не знаю. Трижды прыгал, все три раза удачно. Не понравилось.

— Нам всем много чего не нравится, — сказал Максим. — Я, вот, терпеть не могу по грязи на брюхе ползать, а приходится. Причём постоянно.

— Не обращайте внимания, товарищ лейтенант, — махнул рукой Кос. — Это всё bzdura, чепуха. Надо будет — прыгну.

На том и порешили.

Экзамены во вторник Максим сдал на «пятёрки». Включая уголовное и следственное право.

Станислав Маркович сдержал слово и устроил Максиму не просто экзамен, а самый настоящий марафон.

Но куда там.

Максим просто всё помнил наизусть и давал нужный ответ мгновенно.

— Поразительно, молодой человек, поразительно, — сказал под конец пожилой преподаватель, снимая и протирая старомодное пенсне. — Поразительные память и внимание. Феноменальные, я бы сказал. Был у меня, помнится, однокурсник в Казанском университете, тоже на лету всё схватывал. Но и ему с вами было бы непросто тягаться, думаю.

— Что за однокурсник? — спросил Максим.

— Ульянов Владимир Ильич, — едва заметно улыбнулся Станислав Маркович и подмигнул. — Слыхали о таком?

Четвёртого ноября Максим экстерном сдал все экзамены и на следующий день, пятого числа, вышел приказ о зачислении его в ряды НКВД и присвоении нового внеочередного звания лейтенанта государственной безопасности.

— Поздравляю, Коля, — пожал ему руку Михеев, когда Максим явился к нему при полном параде — в новенькой форме и всеми наградами на груди. — Лёгкой жизни не обещаю. Но будет интересно.

— Лёгкой жизни не ищу, а скучать не люблю, — ответил Максим. — Обмоем звание, Толя? А то как-то неправильно получается, даже Героя ещё не обмыли.

— Сколько сейчас? — Михеев посмотрел на часы и сам себе сказал. — Семнадцать часов. Давай, если только недолго.

Максим сходил к своей шинели, которую перед этим оставил на вешалке, достал из внутреннего кармана бутылку водки, из левого четвертинку чёрного хлеба, завёрнутую в газету, из правого — банку мясных консервов, тоже в газете.

— Ставь на стол, — показал Михеев и полез в сейф, откуда извлёк два гранёных стакана, солонку, две ложки и одну луковицу.

Расстелили на столе всё ту же газету, открыли, нарезали.