Девятый император - Андрей Львович Астахов

еще холод. Ощущение страшного озноба во всем теле. Он потерял сознание, прижимая к себе Блеск. Теперь же Хейдин увидел, что его клинок лежит на деревянной лавке в нескольких шагах от его постели, а рядом сложены и прочие его вещи – черная кольчуга, одежда, пояс с кинжалом и кошельком. Каролитовый перстень оставался у него на пальце. Куда бы они ни попал, обкрадывать его явно никто не собирался.

Дом был пуст. Снаружи на дворе блеяла скотина; возможно, хозяева были там со своей живностью. Хейдин сбросил с себя одеяло, зашлепал босыми ногами к лавке по убитому земляному полу. Он успел надеть штаны и один сапог, когда за его спиной заскрипела дверь.

- Проснулся, дяденька? Слава Богу! – услышал Хейдин звонкий молодой женский голос.

Его даже не удивило, что хозяйка дома говорит с ним по-ортландски. Между тем женщина вошла, затворив за собой дверь. Она была в бараньем тулупе, толстом платке. В руках у нее был горшок, из которого шел пар.

- Я козу доила, - сказала женщина, - вот, молоко к завтраку будет. Ты одевайся, дяденька. Одежду я твою зашила, почистила. Ты, чаю, сам ее зашивал, вона, стебунина какая на рубахе…

- Кто ты? – спросил Хейдин.

- Ух, ты, да ты по-нашему говоришь! – обрадовалась женщина. – Ты сам-то какого племени? Половец? Или булгарин? Или, может, латынянин?

- Я не понимаю. Я ортландец.

- Ортландец? Не слыхала про таких. – Женщина стянула с головы платок, и Хейдин увидел, что она совсем молодая, лет двадцати, белокурая и очень милая, с большими серыми глазами и курносым носиком. – Имя-то у тебя есть?

- Хейдин. Мое имя Хейдин.

- А я Липка. В крещении меня Анной назвали, но все зовут Липкой. Садись, есть будем. Сейчас хлеб достану.

- Что это за место, Липка?

- Чудов Бор, - девушка открыла заслонку печи и деревянной лопаткой ловко выудила из горячих печных недр свежеиспеченные хлебцы. – Деревня наша так называется. Большое село, церква есть и больше ста дворов. У нас часто купцы, что по серегерскому тракту ездят, на постой останавливаются, но это после рекостава…

- Липка…- произнес Хейдин. – Странное имя. Не лаэданское, не ортландское. А на моем языке ты хорошо говоришь.

- На твоем языке? – Девушка засмеялась, показав безупречные зубы. – Я на своем языке говорю, на русском. Смешной ты, дяденька. Будто не в себе малость.

- Я и есть не в себе, - Хейдин сел за стол, потер рукой лоб. – Клянусь Тарнаном, я не знаю, куда я попал!

- Ко мне попал, - Липка перестала улыбаться. – Или тебе здесь плохо?

- Прости меня, красавица, - Хейдин спохватился, понял, что ведет себя неучтиво, встал, поклонился девушке. – Ты меня выхаживала, заботилась обо мне. Скажи, чем я могу тебя отблагодарить?

- Прям уж, нашел красавицу! – Липка опустила взгляд, будто в смущении и тут же стрельнула в Хейдина жарким взглядом из-под густых черных ресниц. – Есть и краше.

- Я пока не могу понять, как я к тебе попал, но то, что ты для меня сделала, не забуду никогда.

- На то и баба нужна, чтобы о мужике заботиться… Садись, попей парного молока, - Липка нарезала горячий хлеб, поставила перед Хейдином кружку с молоком. – Зарята позже поест.

- Зарята? Муж твой?

- Брат мой, - улыбнувшись, поправила Липка. – Названный. Его мать в лесу нашла два года назад, совсем как мы тебя нашли. Он сейчас бегает где-то, придет скоро.

- Значит, вы меня в лесу нашли?

- Угу, - Липка откусила кусочек хлеба. – Наш с Зарятой дом на отшибе стоит, у самого леса. Бывает, зверье из леса заходит прямо к дому, скотину нашу чует…

Хейдин незаметно снял каролитовое кольцо с пальца. Теперь он из речи Липки не понимал ни слова. Так, значит, каролитовая магия позволяет ему понимать язык здешних жителей и самому с ними говорить. Хейдин почувствовал облегчение. Хоть одна радость, что ему не придется объясняться жестами. И он снова надел перстень на палец.

-…а Зарята что-то нервничал весь вечер. Он вообще-то немного не такой, как все. Моя мамка его в лесу нашла, так он весь в ожогах был. Хорошо, мамка секреты трав разных знала, а то бы не выходила. Ну вот, и говорит он мне: «Слышь, айда в лес! Там есть кто-то». Я напужалась очень, а он меня за рукав тянет – пошли да пошли…Ты чего не ешь?

- Я ем. – Хейдин отпил молока. – Ты продолжай, пожалуйста.

- Взяли мы с собой Белаша, - это наш пес, - топор и мех с медом и пошли в лес. Страшно-то как было! – Липка в непритворном ужасе округлила глаза, отчего стали они и вовсе в пол-лица. – Зима на дворе. А над лесом гром грохочет, молнии сверкают так, что глаза слепит! Потом глядим, ты идешь. Лицо у тебя опаленное, глаза вытаращены, а руки в крови – страх! А главное, был ты, дяденька, вроде как сам не свой. Ну, мы тебя привели из леса в дом. Я тебе сонного отвара дала, а как заснул ты, примочки из сушеной стрекавы * с гусиным жиром на лицо положила… - Липка смущенно улыбнулась. – И одежду мокрую да грязную с тебя сняла. Ты, дяденька, не серчай: кабы не мы с Зарятой, ты бы в лесу насмерть замерз.

- Не зови меня дяденькой, хорошо?

- А как звать-то?

- По имени. Ты мне теперь дороже сестры. И братца твоего я своим братом считать буду.

- Он хороший у меня, - с нежностью сказала Липка, - только странный немножко. Может днями дома сидеть. Ему восьмой год пошел, а знаешь, какой он сообразительный! Батюшка Варсонофий его крестил, нарек Даниилом.

* Стрекава – крапива

- Что значит «крестил» ?

- А ты что, разве не хрестьянин, дяденька?

- Я же сказал, зови меня по имени.

- Хорошо, хорошо… - В глазах Липки появился испуг. – Ты, наверное, из этих…язычников. Батюшка говорит, им всем на том свете придется в аду гореть.

- Я верю в своих богов. У меня их много. А ты в кого веришь?

- В Бога.

- В Единого? Понятно. Теперь понятно.

- А где твой дом, дя… Хейдин?

- Я не