Псы Господни - Олег Велесов

ситуации, когда лучше всё продать и бежать. И хорошо, если продать, а то ведь и бесплатно забрать могут.

Я взял бумагу, пробежался глазами по строчкам. Это был договор на право защиты меня монастырским адвокатом. Ага, есть всё-таки защитник!

Не особо раздумывая, я схватил перо и начертал: Вольгаст де Сенеген. Да будет так.

Глава 14

Меня отвели назад, но не в подвал к Полю и крысам, а на конюшню. Отдельная камера, нары, окошко в клеточку. Не гостиница, конечно, но лучше, чем было. Воздух однозначно чище, да и рожа Квазимоды перед глазами не мелькает. Изменения не коснулись лишь вечерней пайки: всё тот же разваренный горох, луковица, хлеб и пара яблок. Время снова потянулось скучной чередой. Похолодало. На дворе сыпал листьями сентябрь, и пусть дни по-прежнему радовали теплом, по ночам хотелось закутаться во что-нибудь тёплое.

Я ходил по стойлу из угла в угол, поглядывал в окно, прислушивался к крикам из пыточной. Сколько можно держать меня здесь? Три недели прошло! Я провонял, оголодал, оброс, одежда стала невыносимо грязной, тело чешется. Когда начнётся это чёртово предварительное разбирательство? Хорошо, хоть кандалы сняли. Поль обещал, но не сделал, а монах пальцами щёлкнул, и кузнец сам ко мне припёрся. Осталось дождаться суда.

Приходил адвокат. Невысокий, в возрасте, одет прилично. Судя по имени, дворянин, но скорее всего из безземельных, и адвокатская практика для него была единственным средством к существованию. Мы проговорили часа три, я хотел узнать различия между средневековым адвокатом и моей современностью. Этот человечек являлся светским представителем монастыря, защищая его интересы во всех судебных тяжбах, а также был обязан возглавлять монастырское ополчение во время боевых действий. Практика у него была обширная и затрагивала интересы не только монастыря, но и, с позволения аббата, многих цеховых объединений Реймса и частных лиц. Он имел собственную адвокатскую контору, которой владел в качестве наследственного лена, и, значит, я оказался прав, решив, что землицы у него шиш. Однако это не мешало ему жить на широкую ногу, он даже похвастался, что ежегодный доход его составляет более пятисот ливров.

Я присвистнул: не хило так живут адвокаты во Франции. Но не зря говорят, что богатые тоже плачут. Когда я начал расспрашивать, что из себя представляет монастырское ополчение, лицо его стало задумчивым. Он пытался дать пояснения, описать тактику предполагаемых действий, виды вооружений, и я понял — это не его. Абсолютно. Сама мысль, что надо идти куда-то воевать, тыкать в кого-то копьём, приводила его в ужас. Глаза начинали бегать, руки трястись. Он хватался за рукоять меча, который носил исключительно ради статуса, и сжимал так, что белели костяшки пальцев. Он не боец, нет, обычный буржуа с дворянскими корнями, предпочитающий крепкий стул в тихой конторе жёсткому седлу на спине боевого коня.

Потом мы обсудили мои проблемы, они казались ему смехотворными. На допросе от меня не требовали признания вины. Во-первых, подвергать дворянина пытке дозволено лишь с разрешения суда, а моё дело ещё не рассматривалось. Меня просто хотели запугать — обычная следственная практика. Подсудимый приходит, смотрит и во всём признаётся. Во-вторых, есть люди, которые не оставят меня в беде, что наглядно продемонстрировал монах-доминиканец, проводивший дознание. Что это за люди, адвокат не сказал, лишь намекнул, что со временем я всё узнаю. Максимум, что мне грозило, штраф и адвокат пообещал сделать его максимально низким.

На том и расстались.

Вечером к решётке лёгкой тенью скользнула девица. Она вцепилась пальчиками в прутья и зашептала:

— Ты Сенеген?

Симпатичная, удивительно чистая и без охраны.

— Де Сенеген, — без надежды на понимание, поправил её я.

— О, какие мы благородные, — хихикнула она. — Ладно, слушай, де Сенеген, тебе привет от Поля. Он спрашивает, помнишь ли ты ваш договор?

— Ты сама-то кто такая? Не похожа ты на тех, кто от Поля приветы передаёт.

— Ага, — закивала девица, — он предупреждал, что ты недоверчивый. В общем, он всё сделал, а уж ты сам решай, как быть дальше.

И так же легко растворилась в расплывающихся сумерках.

Утром коридор заполнился шумом. Спросонья я не сразу сообразил, что происходит. Подошёл к решётке, выглянул меж прутьев. Там, где был ход на верхние этажи, толпились люди. Много людей. Одни поднимались, другие заходили с улицы. Это не стража и не арестанты, простые горожане. Показалось или нет, мелькнул Гуго, следом пацанёнок. Этот поток лился около часа, баландер успел принести пайку, я её съел, а люди всё шли. Потом из подвала вывели сидельцев, некоторых приходилось нести на руках. Всего человек тридцать. Страж звякнул ключами, открывая замок моей камеры, и коротко бросил:

— Выходи.

В общей колонне я поднялся на верхний этаж. Это был большой зал с галёркой, всё помещение забито народом, люди стояли в проходах, висели на поручнях. Сквозь высокие узкие окна пробивался дневной свет, освещая лица, гобелены на стенах и деревянную трибуну с парой кресел. Перед ними стоял широкий письменный стол, стулья и несколько стражей в полном облачении. Тут же скрестив руки на груди переминался с ноги на ногу мой знакомый лейтенант.

Под крышей стелился натяжный гул от сотни голосов, осыпаясь на головы людей древней пылью. Нас подвели к длинной лавке и приказали сесть. Я уже понял, что это зал судебных заседаний и сейчас начнётся разбор дел, но не предварительных, иначе бы не пустили зрителей.

Подбежал адвокат и заговорил быстро:

— Ваше дело рассматривается последним. Судья устанет и будет более сговорчив. Я очень надеюсь, что штраф заметно снизят.

— Заметно, это насколько?

— Думаю, что на треть.

— А какова начальная сумма штрафа?

Но адвокат уже побежал назад к своему месту — в зал входила судейская коллегия. Первым шёл прево Лушар. На плечах красная мантия, тянущаяся за ним по полу длинным шлейфом, на голове не менее красный шаперон, в левой руке судейский жезл. Следом за ним отдуваясь на каждом шагу шёл преподобный Бонне — викарий, глава епархиального суда Реймса при капитульных тюрьмах. Его я увидеть не ожидал, потому что суд был светский, и церковнику на нём делать нечего, если только он не выступал в качестве советника. Замыкали шествие трое клерков, нагруженные кипами документов. Лушар и Бонне сели в кресла, клерки заняли места за письменным столом.

Прево Лушар постучал жезлом по подлокотнику, и гул начал затихать. Секретарь суда выкрикнул первое имя:

— Жан с улицы Мясников!

Двое стражей тут