Псы Господни - Олег Велесов

остатки доходягам. — Тебе по-любому что-то делать надо, иначе он тебя самого нагнёт. Чучело, говоришь? Вот и станешь чучелом. А я тебе совет дельный даю и помощь оказываю. Пойми, Сенеген, выбора у тебя нет. Можешь, конечно, убежать, но он всё равно достанет, не простит. А заодно и близких твоих. Понимаешь о чём я?

Понимаю. Сука, конечно, этот Поль, давит на самое больное. Но чего хочешь говори, а он со всех сторон прав. Одним мной Жировик не накушается.

— А почему своих людей не пошлёшь?

— Люди… — он хмыкнул. — Людям вожак нужен, без вожака они боятся. Жировик, это… А ты первый, кто его так. Ха! Полжизни бы отдал, чтоб глянуть, как ты ему клевец к яйкам сунул.

Поль хохотнул, изображая весёлость, но в то же время взгляд его оставался серьёзным. Он изучал меня, ждал, что отвечу: соглашусь, не соглашусь? Психолог грёбаный. Думает, надавил куда надо, испугал, я и потеку, сделаю, как он велит. Конечно, сделаю, но не потому, что он этого хочет.

— Ну так чё, напрягать мне Коклюша?

— Напрягай.

— Вот и молодец, — Поль облегчённо выдохнул. — Я тогда человечка пошлю к Коклюшу, чтоб он подготовился и ждал тебя. Не ссы, всё хорошо будет. Неделя-две, и тебя отсюда выпрут. А пока… Хошь распоряжусь, чтоб цепи с тебя сняли? Чё ты маешься с ними? И жрачку получше, да? А то отощал совсем.

Он кивнул моему беззубому товарищу:

— Жан, хватит, посидел, готовься на выход. Пойдём, обговорим что к чему, а ты, малыш… Место твоё отныне здесь, наслаждайся воздухом и женщинами, — он подмигнул. — А вечерочком я велю, так они нам покажут кой-чего. Хех, тебе понравится.

Не понравятся. Не люблю грязных потных женщин, а других я тут не видел. Но не воспользоваться предложением было бы грех. Я притиснулся вплотную к решётке. Показалось или нет? Вон ту я уже видел. Где? Лицо чисто ангельское, пухлые губки, щёчки — Эсмеральда, не иначе. Вот только взгляд настолько жёсткий, что заставляет ёжиться. Если в Средневековье реально водились ведьмы, то это одна из них.

Заметив, что я смотрю на неё, ведьма шагнула назад и растворилась в темноте. Я продолжал всматриваться в женскую половину, надеясь снова увидеть красотку, и всматривался до тех пор, пока не явился баландер в сопровождении Квазимодо. На раздачу ужина красавица не явилась. И на следующий день её тоже не было. Я пробовал расспросить Поля, но смотрящий не понимал меня.

— Красавица? Какая красавица? Здесь все красавицы. Глянь… Эй, пухленькая, задери подол!

— А шо дашь?

— Давать твоя обязанность.

— А я за просто так не даю.

— Так я ж только посмотреть.

— И шо? За бесплатно не показываю.

Но подол задрала, да ещё и заржала так, что эскадронный жеребец позавидует.

А утром среди прочих арестантов, которых стража уводила в пыточную, назвали моё имя. Я сначала не поверил, думал, послышалось, но стражник повторил жёстко:

— Вольгаст Сенеген!

Я вышел в коридор, и стражник прорычал:

— Два раза повторять надо?

— А ты называй правильно. Моё имя — Вольгаст де Сенеген.

— Ничё, ща тебя с твоею «де» отымеют, — и махнул рукой. — Пошли!

Медленно, словно паковый лёд, тронулись с места. Шли на дрожащих коленях. До лестницы добирались минуты две, столько же потратили на подъём. Когда поднялись на первый этаж, двое не сговариваясь рванули к выходу. Их перехватили. Стража уже привыкла к таким поворотам сюжета и была наготове. Потом как стадо баранов погнали по винтовой лестнице на второй этаж. Я кое-как давил ногами на ступени, голова разрывалась от мыслей: почему мы не сопротивляемся, почему позволяем вести себя на убой, почему… почему… почему… Я могу вырубить одного стража… и ещё одного. Но их не меньше десяти, в руках дубинки. Меня легко примут, как тех двоих, и всё равно доставят сюда. Господи… Господи…

Но внешне оставался абсолютно спокоен, и в следственное бюро вошёл, расправив плечи и ухмыляясь. Помещение было примерно вполовину меньше подвала, большую часть занимали различные приспособления и предметы для выбивания показаний. Предназначение многих я не понимал, но кое-что было знакомо по фильмам и картинкам из учебников: дыба, железная дева, колодки, столы, крючья, цепи, испанские сапоги, стул ведьмы. Слева у стены стояла жаровня, человек с лицом обожравшегося кота выкладывал на угли щипцы и прутья. Другой такой же обожравшийся водил наждаком по лезвию длинного ножа. Всего заплечных дел мастеров я насчитал шесть. Отдельно за столом справа сидели трое монахов в белых туниках и чёрных плащах с капюшоном — доминиканцы. Перед ними высились кипы дешёвой бумаги, чернильницы, перья. Они переговаривались о чём-то, посмеивались, один попивал травяной настой из глиняной кружки, по запаху — душица…

Я думал нас сразу растащат по углам и начнут вытягивать жилы. Отнюдь. Монах с кружкой взял со стола листок, прищурился и прочитал имя:

— Жан с улицы Мясников… Кто?

Арестант возле меня вздрогнул и сжал плечи. Монах поставил кружку и встал.

— Молчим, стало быть. Ладно. Тут описание: на переносице слева небольшой шрам, глаза цвета карь.

Заплечных дел мастера пошли вдоль строя. Один ухватил моего соседе за волосы и потянул голову вверх.

— Вот он.

— Ага, — закивал монах. — В чём виновен? Так, так… Стало быть, говорил против герцога Филиппа Доброго, своего сюзерена, что тот, дескать, слаб желудком и гадит, где ни попадя. Признаёшь?

— Святой отец, всё было не так, — жалобно зашелестел Жан с улицы Мясников. — Я всего лишь сказал, что налог, который он ввёл за провоз товара по мосту через Вель, слишком высок. Герцог и без того ест без меры, а нам и присесть по нужде не каждый день удаётся.

— Вот как, — монах вскинул брови, — стало быть, покушался на право герцога взимать пошлины. Это серьёзное преступление против государства. Это…

Он не договорил, но и без того напрашивался неприятный вывод: подобная формулировка, попади она в руки судьи, приведёт к однозначному приговору — смертная казнь. Причём казнь будет достаточно мучительная, что-нибудь вроде колесования или четвертования. Жан понимал это не хуже моего. Его заколотило, он рухнул на колени и зашептал:

— Не так, не так, не так… Ваше преосвященство… монсеньор…

— Как ты высоко вознёс меня, — нахмурился монах. — Преосвященство, монсеньор. Сие есть суета и славословие, противное Господу нашему Иисусу