Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

ему не атаковать прибалтийские города, где его ждут не дождутся владельцы фольварков и мыз, остзейские бароны, потомки крестоносцев? Для того и ехал дипломат Огинский в Берлин, чтобы все разнюхать и договорится. Попеняет на давно ожидаемое событие — на аннексию Данцига, превратившегося после раздела Речи Посполитой в цветочек без стебля, если взглянуть на карту, или в эсклав, говоря по-французски. И предложит объединиться, чтобы противостоять схизматикам. Ведь так грабят, так грабят! Подчистую все вывозят! Все имения Огинского обнесли за Двиной и Друтью! У того же Ржевуйского, чтоб бабы ему не давали за склонность к бранным словам, мелкий замок в Подгорицах не то сожгли, не то подчистую разграбили.

Отчего вдруг пан Северин всполошился и вздыбил коня? Огинский прилип к окошку кареты, за которым замелькали перекошенные лица гайдуков. Экипаж резко затормозил, пан Анджей клюнул лобастой головой, чуть не потеряв парик.

— Что там? — сердито завопил дипломат. — Дерево бурей повалило иль лужа непролазная?

— Солдаты, ваша светлейшая милость, — испуганно заголосил кучер с облучка. — Пруссаки!

— Какие тут могут быть пруссаки? — осерчал пан Анджей. — Мы от Познани и трех верст не отъехали.

— Солдаты, — упрямился форейтор в богатой княжеской ливрее. — Много! Что я, прусской формы не разберу?

— Ты, случаем, старой водки в Познани не пил?

— Да сами поглядите!

Огнинский приоткрыл дверцу кареты, осторожно вгляделся на запад и часто-часто заморгал. На них надвигались колонны солдат, марширующих по жнивью с остатками соломы. В безошибочно узнаваемой форме. На мгновение, в редкой весенней пыли, пану Анджею пригрезилось, что на их головах рыцарские рогатые шлемы. Но нет, то были фузилерные колпаки с торчащим острием-гренадой.

— С дороги! — рявкнул первый в колонне капрал.

— Я посол! — возмутился пан Анджей.

— Los!

Пруссак не шутил, и ляхи предпочли за лучшее, убраться подобру-поздорову. Карета съехал в поле, пока не встала колом. Эскорт потрясенно молчал, наблюдая, как батальон за батальоном проходят мимо на восток. Конная артиллерия тянула «колбасные» ящики с торчащей сзади пушкой, кавалерия превращала обочину в жидкое месиво, потянулись бесконечные обозы, длинные, как язык короля Станислава, обещавшего Речь Посполитой век процветания. Казалось, границу Польши пересекла вся военная Пруссия — более чем полтораста тысяч солдат.

— Кто вы, господа?

Приблизившийся к полякам офицер из 6-го полка «фарфоровых драгун» выглядел любезным. Он был в белом мундире, а не в синим, как все остальная прусская драгунская кавалерия. Его рука лежала на эфесе-корзине тяжелого палаша, но глаза лучились легкой снисходительностью, а не угрозой.

Огинский представился.

— Вам придется еще немного подождать. Король скоро появится.

Фридрих со своим штабом прибыл в окружении эскадронов Garde du Corps, тяжелых кирасиров в красных сюртуках под выкрашенных черной масляной краской кирасах. Каждый спешился, снял с седла коновязный кол, воткнул его в землю, привязал коня и бегом бросился занять свое место в строю, окружавших Старого Фрица.

— Разрешите представиться, сир, посол польского короля и сейма Речи Посполитой, Анджей Огинский! Мои спутники из славных магнатских фамилий — Юзеф Браницкий и Ташкевич-младший.

— С чем пожаловали? — задав вопрос, король хищно раздул ноздри своего крючковатого носа.

Утратив с годами мужественный вид и грацию молодости, он наел приличную ряху, что не мог не отметить поляк, давно не видавший монарха.

— О, ваше величество, есть немало вопросов, которые следовало бы обсудить. Данциг…

— Я прибыл в Польшу, чтобы ее защитить.

Посол удивился.

— Разве мы нуждаемся в защите?

— Еще как нуждаетесь! На вас движется маркиз де Пугачев со своими полчищами. Я спешу в Варшаву и ожидаю, что ее отцы вынесут мне ключи от города точно также, как поступили в Данциге.

Огинский за свою жизнь отточил навыки дипломата при нескольких блестящих дворах Европы, но сейчас они его покинули, взыграла польская гордость. Переменившись в лице, он процедил:

— Никогда этому не бывать!

Браницкий и Ташкевич громко его поддержали.

— Никогда? — переспросил Фридрих и громко рявкнул. — Всех арестовать!

— Меня? Посла⁈ Арестовать⁈

— Вашу шпагу, князь! — тронул его за рукав сразу шагнувший к нему кирасир. Годы муштры приучили его выполнять приказы Старого Фрица без единой задержки. Его товарищи двинулись к остальных членам польской делегации.

Ржевуйский все слышал. Он сделал несколько осторожных шагов назад, развернулся к драгунскому офицеру, доставившему поляков к королю, мило ему улыбнулся.

— Мне бы из седельных сумок панталоны свои забрать.

«Фарфоровый» улыбнулся в ответ, исполнил приглашающий жест рукой, но сграбастал буланого коня Северина под уздцы, предварительно убедившись, что в ольстрах, седельных кобурах, отсутствуют пистолеты. Ржевуйский мгновенно переменился. Бросился на коня, не воспользовавшись стременем. Вздыбил его, отбросил драгуна. Послушный воле хозяина, буланый крутанулся, как только вновь обрел опору всеми четырьмя копытами, и рванул с места в карьер. Все произошло настолько стремительно, что не успел собравшиеся в погоню драгун оседлать своего мерина, как Ржевуйский скрылся вдали в клубах пыли.

Фридрих рассмеялся.

— Оставьте его, пусть скачет. Чем больше ляхов набьется в Варшаву, тем мне проще. Я везу посылочку для маркиза Пугачева, она меня сильно тормозит, но она же мне поможет надолго ущемить польскую гордость. Но каков молодец, пан Огинский! А этого тоже арестовать! — ткнул пальцем король в незадачливого драгуна.

Северин несся на восток, обходя по широкой дуге прусские колонны. Лишь одну мысль, один страстный клич нес он варшавянам — «До брони!»

* * *

«До брони!» — по-польски значит «к оружию!». Старинный клич пронесся по столице Речи Посполитой, затронув всех от мала до велика. В костелах не умолкали колокола, на улице Длуга у здания Арсенала, двухэтажном здании под красной черепичной крышей, сразу собрались все горожане, способные держать оружие. Ружья, даже древние, расхватали. Кому не досталось, брали пистолеты, шпаги, сабли или пики. Объединившись с немногочисленными остатками коронных войск, отправились на валы и редуты.

Варшаву защищали три кольца обороны, вернее, три подковы, смотревшие на запад, а своими концами упиравшиеся в Вислу. Внутренняя — земляной вал, средняя — старые, частично разобранные стены, и внешняя из земляных редутов, каменных бастионов с сотней орудий и стен монастырей, достаточно крепких, чтобы выдержать пушечный огонь. Поскольку ждали нападения с востока, всю зиму укрепляли Прагу на правом берегу Вислы, окружив ее неправильным многоугольником с валом, рвом, деревянными столбами, вкопанными под углом, и волчьими ямами. Теперь же начали с энтузиазмом восстанавливать основные укрепления, строить городские баррикады, перегораживать улицы и ворота, в том