Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)

И потому князь – решительно положил руку на плечо разведчика, уже зажавшего зубами десантный нож и отрицательно покачал головой.

Нет. Нельзя.

Он знал, что то что он сейчас делает – опасно для него самого, в его разведгруппе не самые цивилизованные подданные Его Величества, и тому, кто не может пролить кровь своего врага – не стоит ждать у них уважения. Зато при случае – можно ждать девятиграммового шукрана в спину – слабаку в их рядах не место.

Но он был дворянином. И как и любой дворянин – он был посланником Его Величества, и его касалось все, что происходило рядом с ним. Это простолюдин может сказать – меня это не касается. Дворянина касается все, и действовать от имени монарха, наводя порядок – не право, а его святая обязанность.

Князь подтянул повыше платок, закрывающий лицо. Киргиз, лежавший рядом, понял, разбойно улыбнувшись, сделал то же самое. Князь многозначительно показал на собственный карман – и киргиз, со своим сородичем на подстраховке – скользнул вперед.

Тонкое лассо – мгновенно сковало руки старика, он вскочил – но второй киргиз прыгнул, прижал его к земле. Набросил на голову грязный, душный мешок. На то, чтобы убрать препятствие с дороги – ушло меньше минуты…

Князь встал в полный рост и пошел к связанному старику. Жестом показал остальным – не вмешиваться. Все было отработано на полигоне в Туркестане – как мера против расшифровки.

– Развяжите его – сказал князь на арабском

Киргизы – арабский понимали плохо, как и местные диалекты, но они заранее отработали несколько жестов, означающих те или иные действия – ЖСС, жестово-символьная связь, только не уставными знаками. Но сейчас – старик ничего не видел, и князь показал киргизам, что надо снять мешок с головы старика.

Киргиз сорвал мешок. Второй – толкнул старика, и тот, перепуганный до предела, подумавший, что на него напали шайтаны – припал к земле, кланяясь явно важному господину. Он был не из его народа… но старик понимал, что это очень важный господин. Только у важных господ бывает такая хорошая обувь…

– Зауби, эфенди… – пролепетал он

Князь нахмурился, ударил старика ногой

– Разве ты не знаешь, как положено, приветствовать друг друга в исламе, ишачье отродье? Воистину ты – из тех, кто потерпит убыток!

Перепуганный старик понял, что этот господин, явно имеющий в жилах кровь англизи – из Адена. В Адене много таких – англизи были в Адене давно, и немало женщин – понесли от них. Но в то же время он – араб, и что хуже того – исламский экстремист. Таких было много как раз в Адене – традиционная, кланово-племенная структура страны отвергала полукровок, с кровью завоевателей в жилах. И только ислам говорил, что нет разницы между тем, кто имеет в жилах чистую кровь этих мест, или кровь англизи, значение имеет лишь то, насколько ревностно они верят в Аллаха, Великого и Хвалимого. А если же кто начнет говорить: "Я из такого то рода, и потому я лучше" – шариат говорил, что такой должен схватиться зубами за то место, откуда он вышел, то есть за член своего отца.[64] Именно такие люди – и составляли костяк банд, рыскавшей по многострадальной земле южной оконечности аравийского полуострова подобно голодным леопардам и волкам. Старик понял, что неверный ответ или если он просто разозлит незнакомца – будет стоить ему жизни.

– Ва алейкум ас салам, эфенди… Воистину, старый Самир просто забыл, как положено приветствовать людей, но пусть меня простит в этом Аллах, ибо я очень стар и у меня часто мутится в голове…

– Воистину, ты слаб верой, ибо положено приветствовать друг друга словами: "ва ассалам алейкум, ва рахматулла, ва баракатуху", и тот, кто будет придумывать всякие бида'а, или говорить, что это неправильно – Аллах покарает его нашими руками. Что ты тут делаешь, несчастный?

– О господин, я всего лишь пасу овец, да будет Аллах свидетелем моим словам…

– Пасешь овец? И много ли у тебя овец?

– Почти сотня, благородный господин.

– Это немало. И сколько закята ты платишь?

Можно было бы соврать. Но старик тоже верил в Аллаха, хотя и не так как эти… бешеные, забывшие заветы своих предков и попирающие их, называющие их бида'а, проливающие обильно кровь. И он верил, что Аллах воздаст за ложь.

– О, господин, Самир не платит закят, ибо беден

Князь снова ударил старика ногой, не сильно, но чувствительно

– Как ты смеешь мне врать, верблюжья блевотина!? Ты же сам сказал, что у тебя есть здесь сто овец!

– О, благородный господин, но это не мои овцы! – взмолился старик

– Ты говоришь мне правду? Смотри, если соврешь!

– О благородный господин! Посмотрите на мои ноги! Они никогда не знали обуви, тем более такой хорошей, как носит благородный господин. Разве могут у богатого человека быть такие ноги?!

– Что ты мне суешь под нос свои палки!

Князь сменил гнев на милость

– Как звать твоего господина, которому принадлежат эти животные?

– Это Джемаль-Ага, очень сильный и могущественный человек в наших краях, благородный господин.

– Мне плевать на твоего Джемаля-агу, да и ты – снова впадаешь в грех маловерия, да еще и придаешь Аллаху сотоварища! Разве ты не знаешь – правоверный должен бояться одного лишь Аллаха, а не ставить рядом с ним какого-то там богача! Воистину – Аллах видит все, и справедливо наказывает вас мучительными наказаниями за маловерие…

– О, благородный господин, но в наших краях не прожить, если не работать, а вся работа у нас -только у Джемаля-аги

– Уповать надо единственно лишь на Аллаха – сказал князь, но все же смягчился – скажи мне, старик, а Джемаль – ага верующий человек? Усерден ли он в вере?

– О, да… – старик знал, что в чем- в чем, а в усердии в вере, Джемаля-агу обвинить как раз невозможно, но все равно врал, опасаясь, что плохие слова дойдут до Джемаля – аги и тогда будет очень и очень плохо – Джемаль – ага верующий человек, и в наших краях нет человека, усерднее в намазе…

– Какой же ты идиот – сказал князь, но на сей раз не ударил старика ногой – разве я спрашивал тебя про намазы? На намазах усердствуют как раз лицемеры, мунафики – думая, что своими лицемерными словами во время намаза они вымостят себе дорогу в рай. Но они не делают ничего для уммы и религии Аллаха, они не выходят на джихад и не делают джихада своим имуществом, раз уж по какой то причине они не могут выйти. И Аллах отвернется и плюнет, услышав из их уст слова ташаххуда,[65] ибо молитва их лицемерна и сами они лицемеры. Скажи старик – было ли хоть раз, чтобы Джемаль-ага в священный праздник Рамадан подал вам милостыню, как благое деяние, полностью соответствующее шариату.

– Нет, этого не было – не решился врать старик – но Джемаль-ага много жертвует на умму и построил мечеть за свои деньги.

– О, Аллах, покарай лицемеров. Горе, горе всем нам, если лицемеры будут продолжать извращать ислам и вместо джихада – будут строить мечети, в которых будут служить такие же лицемеры, как они сами. Воистину, Аллах покарает нас огнем за это!

Князь Шаховской и сам удивлялся, как складно у него получалось – хотя может, и не совсем складно, просто в здешних местах не было исламских университетов, и местные не вели богословских споров, им надо было выживать в суровых условиях гор, и на Аллаха оставалось совсем мало времени. Так что – разоблачить его как самозванца тут было просто некому – это не мечеть, и не мадафа.

– Мы сделаем так, старик – сказал князь – поскольку неверные топчут своими грязными ногами священную землю Мекки и Медины, нашу многострадальную землю, по которой ступала нога Пророка Мухаммеда, Саляху Алейхи Уассалям, джихад является фард айн, то есть обязательным и индивидуальной обязанностью каждого правоверного мусульманина. А тот, кто не может выйти на пути Аллаха по старости, болезни или иным причинам – должен делать джихад имуществом. Поэтому, мы заберем из твоего стада двух жирных баранов. А Аллах – вознаградит сторицей и тебя, и хозяина этих баранов за богоугодное дело. Ты же, вернувшись в свое селение, донеси до своих соплеменников весть о Джихаде, о Часе и об огне, который ждет каждого, кто проявит себя лицемером и трусом в столь тяжкое время испытаний, что послал нам Аллах. Скажи им, что мы ведем джихад против неверных, против кяфиров ради того, чтобы сделать здесь Халифат и установить на нашей многострадальной земле Шариат Аллаха. Пусть те, кто хочет выйти на пути Аллаха – найдут себе хорошее оружие и ждут вести, оставаясь в своем селении – весть обязательно придет. А тот, кто не может выйти на пути Аллаха, пусть делает джихад имуществом, пусть соберет съестное и сколько может денег и ждет нас. Скажи, что сколько бы кто не израсходовал на пути Аллаха – в день Суда им будет возмещено в семьдесят раз больше.[66] Если же кто не хочет выходить на пути Аллаха, и не хочет делать джихад имуществом – скажи таким, что они тем самым выходят из Ислама, и что Аллах покарает их нашими руками.