Подонки! Однозначно - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

люди начали погрузку тел в грузовики для отправки в анатомический театр.

— Значит, уроды не заслуживают панихиды по христианским обычаям. Свяжись с Центробалтом, скажи Дыбенко, что я распорядился сгрузить их на баржу, отвезти в Финский залив и скормить рыбам. До утра. Так что пусть водители сразу дуют в Кронштадт. Документы только с тел заберите, чтоб знать — кого мы зачистили. Закроем вопрос.

— Тут газетчики успели… Откуда узнали?

Седов усмехнулся. Чувствовал, что руки дрожат, нервное напряжение не торопится отпускать. Шутка ли, тебя окружают, грозят смертью, потом сам мочишь врагов в оптовом количестве… Нервы не железные.

— Привыкай. Петроград — не тихий Минск и не Бессарабия твоя, слухи и сплетни разлетаются моментально, и это шакальё тут как тут. Вступай в роль, делай заявление для прессы: царское офицерство, протестующее против перехода власти к трудовому народу, пыталось свергнуть народное правительство и низложить Военно-революционный комитет, открыло стрельбу, убило и ранило красного матроса и нескольких милиционеров. Попытка мятежа пресечена сознательными рабочими решительно и беспощадно, бунтовщики истреблены на месте… Суки косорукие, половину окон на первом этаже пулями высадили! Не могли аккуратнее? Про косоруких я так, газетчикам смотри не ляпни.

— Понял, понял, Леонид Дмитриевич. Всё исполню.

Главное, не распустил сопли, когда расстреливались недобитки. Восставшие против народной власти так или иначе заслуживают смерти, зачем разводить бумажные процедуры, созывать трибунал, отмахиваться от ходатаев простить кого-нибудь из «случайно затесавшихся» в дурную компанию у Смольного?

Тем более насилие будет только набирать обороты.

Не желая больше заниматься никакими делами, хоть рабочий день у ответственных персон ненормированный, Седов потащился к себе, там обнаружил перепуганную Еву. При виде любовника она пошевелила тонким носом.

— Плохо чувствую запахи, плакала, нос заложен, но… От тебя разит порохом! Ты стрелял⁈

— Находился в броневике, когда строчили пулемёты. Пропитался, — он попробовал спрятаться за полуправдой, но Евдокию не успокоил.

— Господи боже мой! Столько смертей!

— Я гробы не считаю. Мне больше родильный дом нравится.

— Сердцем чувствую, ты не договариваешь. Стоило ли убивать их всех из-за одного только Крымова?

Седов опустился в кресло за рабочим столом и уронил голову в руки. Женщина нависла над ним, ожидая ответ.

— Не из-за Крымова. Он — битая карта, его тоже могу расстрелять прямо сейчас, заодно с теми, или отпустить, ничто не изменится. А вот если бы Военно-революционный комитет поддался шантажу, нам — конец.

— Седов… Ты — страшный человек!

— Даже не представляешь — насколько страшный, — он поднял голову и откинулся в кресле. — А ещё не знаешь, почему я здесь и для чего. К власти рвутся конченые подонки, однозначно. Тот же Ульянов в компании с Джугашвили уничтожил бы десятки миллионов русских людей только ради единственной бредовой идеи: сжечь Россию, чтоб от неё пожар мировой пролетарской революции распространился на всю планету, а командовать планетой намеревался самозваный вождь мирового пролетариата, тот самый адвокат-неудачник и философ-бездарь, автор опуса «Материализм и эмпириокритицизм». Моя беда в том, что я слишком много знаю и о некоторых вещах рассказать не могу, тем более объяснить природу моего знания.

— Например? — с женской непоследовательностью спросила Ева, начисто игнорируя только что прозвучавшее «рассказать не могу».

Она подвинула стул и присела близко, касаясь коленом руки Седова, жест был не эротической, а скорее товарищеской близости. Больше не нависала обличающим демоном справедливости.

— Например… Ладно, только одно, и больше не спрашивай. В кайзеровской армии воюет один ефрейтор родом из Австро-Венгрии, довольно смело, но звёзд с неба не хватает. Как ты знаешь, Германская империя и её союзники скоро продуют войну, осталось порядка одного года, они не в состоянии выдержать напор объединённых экономик Франции и Британии с колониями, а также США. После войны этот ефрейтор сделает потрясающую политическую карьеру и окажется стократ большим мерзавцем, чем Ульянов. Точнее — не сделает. Я убью его.

— Вещий сон? Астральное видение? Спиритизм?

— Какая наивная! Веришь шарлатанам. Я — другое дело. Немного знаю будущее. Оно ужасно. Пытаюсь предотвратить некоторые особо кошмарные вещи. Если мои методы тебе не по нраву, прости. Иначе невозможно. Порой очень большое зло не победить добром, лишь только меньшим злом, даже если оно тебя шокирует. Так надо!

Спал он один, впервые после переезда в Смольный, Ева прежде всегда находилась рядом, не исключая «красные» революционные дни. Сейчас где-то спряталась, не предупредив где именно.

Утром на срочно созванном совещании Совета народных комиссаров Седов благодарил Фрунзе за помощь в подавлении мятежа и одновременно попенял: почему о контрреволюционном выступлении не было известно заранее.

— Товарищ Каменев, вы у нас министр печати. Нарком то есть. Почему корреспонденты буржуйских листков были на месте казни офицеров немедля, а от нашего «Социалиста России» не видел никого? Что если сегодня в прессе появится одна только клеветническая информация?

— Так слухи уже поползли, товарищ Седов, что и не думали офицеры власть свергать. Только за Крымовым пришли… Как им рот заткнуть?

— А вы не знаете? Сознательные рабочие, возмущённые наветом, разгромили редакцию и типографию, набили морды редакторам и репортёрам, фотографические аппараты частью утопили в Неве, те, что получше, отдали в редакции пролетарских газет. Шевелись! Или найду кого-то решительнее, переманю у левых эсеров. Там желающих начистить рыло или что-то пожечь-взорвать, пусть даже типографию, хоть отбавляй. Военный нарком! Почему штаб гарнизона медлил? Солдаты прибыли к Смольному, только когда милиция уже убирала трупы! Не рассиживаться! Мы — на войне. Германцы помогали большевикам и Ульянову расшатать Россию изнутри, они же всегда придут на помощь тем, кто желает низвергнуть наше народное правительство. Сегодня же мне на стол проект декрета о революционных трибуналах! Уложение о наказаниях у нас ещё действует? Нужен декрет, заменяющий артикулы о преступлениях против царизма на посягательства против революции.

— Так нет у нас пока наркома юстиции, — осторожно вставил Рыков. — Старое министерство, от Временного правительства, считай, разбежалось. Только сторожа и делопроизводители там появляются, чтоб не разграбили.

— Прикажешь мне Керенского из Крестов вытащить? Он вроде как был у них министром юстиции, до того, как начал бесславно председательствовать.

Сидевшие перед ним товарищи, почти все — бывшая большевистская гвардия, имели единственный навык — революционерствовать. Ни специальных знаний как поднять промышленность, транспорт, наладить финансы и сельское хозяйство, ни особых организаторских талантов не имел никто. Даже военный нарком-министр, целый генерал с царским прошлым, мощным боевым опытом похвастаться не мог.

Сборище дилетантов!

Раздав этим бездарям «домашние задания», Седов