Товарищи ученые - Петр Алмазный

Чтобы я разобрался в происходящем и закрыл горящую проблему. А она уже горит, мне это ясно. Незримо и зловеще тлеет, и если не пресечь ее сейчас, в течение ближайших дней, то…

То нашей науке и стране в целом может быть нанесен страшнейший, может быть, непоправимый ущерб.

И по пути домой я тщательно продумал ближайшие действия.

Дома все было тихо-мирно, даже уютно. Из комнаты тети Зины неразборчиво, убаюкивающе бормотал телевизор. А Вовка лежал на кровати, листал журнал «Юность».

— Как рандеву? — спросил он не без любопытства.

— Пока рано говорить, — ловко отпетлял я. — Воздержусь от комментариев.

— Боишься сглазить? — Вован улыбнулся.

— Ну и это тоже, — улыбнулся я в ответ.

Тем разговор и кончился. А вскоре кончился и вечер. Уже лежа, в темноте, закрыв глаза, я еще раз прогнал схему действий. Вроде бы все выходило разумно. А завтра и покажет.

Назавтра рабочий день начался с того, что Мартынюк оставил нас с Володькой в лаборатории — нужно было домонтировать кое-какое оборудование. Сам же отправился в метро. И едва мы приступили к работе, как раздался телефонный звонок.

Трубку снял Капустин.

— Да, — сказал он. — Да. Хорошо. Сейчас.

Положил трубку и крикнул:

— Скворцов! Котельников тебя вызывает. Срочно. В чем дело?

— Понятия не имею, — соврал я.

Конечно, я понятие имел. Машина розыска закрутилась.

В кабинете Котельникова, разумеется, находился Пашутин. Я того и ожидал.

Оба зама были сумрачны, и время на пустопорожние разговоры не стали тратить.

— Ага, Скворцов, — сказал Пашутин. — Проходи, садись.

И сам сел рядом. И Котельников из-за служебного стола пересел за совещательный.

— Беседа без протокола. Пока, — многозначительно предупредил Борис Борисович.

Я кивнул.

— Расскажи, как вы обнаружили труп Кленова. Понимаю, — предупредительно приподнял он руку, — уже рассказывал. Ничего, повтори.

— А что, установлено, что это Кленов?

— Установлено. Знакомый?

— Поверхностно. Один раз вместе были на вечеринке у соседки по подъезду. Но не общались. Народу там много было.

— Кто эта соседка? — насторожился Пашутин.

— Ромашкина Ирина Анатольевна.

Замы переглянулись.

— Это дочь покойного Ромашкина, — хмуро сообщил Котельников. — Слесарь-виртуоз у нас такой был. Золотые руки.

Зам по режиму кивнул:

— Понял. Скворцов, слушаем дальше. Во всех подробностях.

Я повторил. В подробностях. Оба слушали внимательно, не перебивали. Когда закончил, Котельников спросил:

— Значит, вы с дочкой Кондратьева решили встретиться в безлюдном месте?

— Да. Из романтических побуждений.

— И вы еще не успели встретиться, когда она обнаружила тело?

— Так и есть.

Заместители вновь переглянулись. Что-то эти их взгляды сказали друг другу. После короткой паузы Пашутин произнес:

— Значит так, Максим Андреевич. О нашем разговоре никому ни слова.

— Это понятно. Но как минимум Капустин знает, что меня вызвали к заму по науке. А теперь уж, наверное, вся лаборатория знает.

— Если возникнут расспросы, скажешь, что я хотел уточнить кое-какие данные по твоей прежней работе, — сказал Котельников. — Впрочем, я думаю, что не возникнут.

Я кивнул. Пашутин продолжил:

— Возможно, мы еще поговорим на эту тему. Сугубо неофициально. Это ясно?

— Естественно.

— А официальная версия: несчастный случай, — произнес наш главный чекист с нажимом, отсекающим любые колебания. — Необходимые следственные действия проведены, запротоколированы.

Заметно было, что Пашутин утомлен, лицо осунувшееся, под глазами темные круги. Спал, очевидно, очень мало в минувшую ночь.

— Я все понял, — медленно произнес я. — Дополнительных разъяснений не требуется.

— Приятно иметь дело с понимающим человеком, — суховато молвил Алексей Степанович. — Все, ступай. Успехов в работе.

…Конечно, они мне не сказали всего. Но и я кое о чем умолчал. Почему? Есть резоны.

В лаборатории, кстати, мне никто ни одного вопроса не задали — народ деликатный. Володька тоже. Молодец, смекнул, что сейчас трепаться не надо.

А я начал действовать.

Позвонил в поликлинику, попросил доктора Минашвили.

— Георгий? Привет, дружище! Слушай, напрашиваться в гости вроде бы неудобно, но тут такое дело…

Потом обзвонил Фрэнка и Яра. Первый воспринял неожиданную тему сдержанно, а Татаренко чуть-чуть удивился:

— У Жорки? Общий сбор, как Тимур с его командой?

— Приблизительно.

Яр помолчал, соображая:

— Ну ладно. А в двух словах?

— Там все будет. И слов будет побольше. Все, отбой!

Эти переговоры я старался вести так, чтобы никто не слышал, выбирая такие эпизоды, когда не было никого рядом с телефонным аппаратом. Но Вовка, естественно, это просек, любопытство его разбирало. И я не стал томить. Переговорив с Татаренко, сказал:

— Вован! Сегодня хочу собрать всех дома у Гоги. В девятнадцать тридцать. Есть вопросы.

— Всех — это кого?

— Ты, я. Сам Жорка, понятно. И Яр с Сашкой.

— А что такое?

— Там и поговорим.

— Ха! Важно-то как. И таинственно!

— Так оно и есть. Все, работаем!

В девятнадцать двадцать семь мы столкнулись с Татаренко на крыльце Гогиного подъезда.

— О! — воскликнул он. — Привет придворным алхимикам и магам!

— Ответный привет хлеборобам от науки, — съязвил я. — Пашем? Весь в комбинезоне и в пыли?

Перешучиваясь таким образом, мы поднялись на третий этаж. Георгий, похоже, услыхал наш подъем издалека, потому что мы не успели позвонить в дверь. Она распахнулась, и улыбающийся хозяин предстал перед нами.

— Пра-ашу! — посторонясь, он сделал рукой роскошный жест. И я переступил порог как еще один рубеж в жизни.

Вообще, я стал чувствовать, что события

Минашвили, в отличие от всех нас, обитал в отдельной квартире, да еще трехкомнатной! Мог себе позволить. Дом, где он обитал — один из самых первых в «семерке», не «хрущевка», спецпроект. Квартирка не ахти как велика, а одна комнатуха вовсе смех и грех, прямо вагонное купе. Чуть больше. Однако при этом кухня почему-то здоровенная. Ну и формально — трешка есть трешка, около шестидесяти квадратов, для одного жильца самые что ни есть хоромы. Гога там сибаритствовал.

— Прошу, прошу, — повторял он, свято соблюдая традиции кавказского гостеприимства. — Идем на кухню, мэста хватит. Стол накрыт!

Татаренко уже находился на кухне, глотал слюну в предвкушении. Жора и сам пожрать любил, а уж готовить и угощать друзей и подавно. Стол был полон всяких закусок, ну и понятно, что красовалась на нем бутылка грузинского коньяка.

— Кавказский ужин бэз вина — все