Японская война 1905. Книга 7 - Антон Дмитриевич Емельянов

– О чем? – взгляд невольно скользнул по сторонам, проверяя, что рядом нет никого лишнего.

– Твое решение. Об атаке на другую страну. Убийстве людей, – в каждом слове была боль. Она точно давно обо всем этом думала.

– Сколько?

– Сколько я знаю? Уже две недели, – Татьяна усмехнулась. – До этого мне казалось, что я теряю тебя...

– О чем ты говоришь? Почему теряешь?

– Не перебивай. Мне казалось, что ты настолько погрузился в жизнь простых людей, что забыл, кто ты есть. Забыл обо мне. Нет, не так. Ты помнил, но я неожиданно оказалась всего лишь одной из них. Было обидно, хотелось плакать. А еще дать тебе по морде. Раньше мне никогда не хотелось ничего подобного. Слава, ты знал, что открываешь мне мир?

– Я не хотел тебя обидеть, – слова словно прятались в голове, а вперед лезли лишь глупости и пошлости. – Ты для меня важнее других.

– Ты или врешь себе, или не понимаешь, – Татьяна окончательно меня запутала. – Ведь на самом деле все оказалось еще хуже. Ты задумал убийства, ты задумал втянуть страну в войну, но при этом тебе даже не пришло в голову доложить об этом царю.

– Как раз чтобы царь в случае чего мог остаться в стороне. И Россия. Любая ошибка будет только моей, а победа – общей.

– Мне стало немного легче. Ты все-таки не врешь, а просто дурак! Во-первых, царь никогда не останется в стороне. Во-вторых, ты забыл, кто ты есть. Пусть твоя фамилия не из древних, но ты аристократ, ты часть скелета, часть колумна вертебралис, что держит всю империю. Это мещанин или торгаш может начать дело, думая только о своем кармане.

– Я не думаю о кармане.

– О чести, о мечте – не так важно, – отмахнулась княжна. – Аристократ должен думать о большем.

– Некоторые не думают.

– Так не ориентируйся на них. Некоторые в штаны мочатся, так что же – всем на них смотреть?

– Я... Чего ты ждешь от меня?

– Я ждала, что ты вспомнишь, кто ты есть. Обопрешься на тех, кто на самом деле с тобой одной крови. Примешь ответственность за свои решения, рассказав обо всем царю. А ты... Словно специально отгораживаешься от всего этого.

– Только я?

– А кто? – девушка не выдержала и поднялась из-за стола, чтобы тот не сдерживал ее. – Все военные идут за тобой – это их право. Столыпин официально ввел в курс дела свой ближний круг, и каждый из них знает, что с этого момента они бросили вызов самому Плеве. Все честны с собой, все помнят о корнях, а ты, наоборот, рвешь связи. И мне сейчас больно не только потому, что ты отказался от нас, но потому что знаю, что будет в итоге. Ты останешься один. Изгой, выродок – вырванный из своего рода, племени...

Татьяна не договорила: голос сорвался, на глазах мелькнули слезы, и она, развернувшись, бросилась к выходу. Я сделал шаг за ней – поймать, обнять, успокоить – но в последний миг остановился. Уж слишком зацепили меня слова девушки. Может, я на самом деле чего-то не понимаю? Целый час просидел, пытаясь все осознать, разложить по полочкам и взглянуть со стороны.

Но лишь больше запутался. А потом прибежал лично Городов, потрясая в руке очередной телеграммой. Или не очередной? Уж слишком вид у него встревоженный, и глаза – как у кошки, почти во весь зрачок.

– От царя. От Николая Александровича! – выпалил он, потом сглотнул и уже спокойнее добавил. – Я... Вашу корреспонденцию из столицы всегда обрабатываю лично, так что никто больше не знает. Там...

Он снова не договорил, переволновался, и я просто перехватил письмо и уже сам его прочитал. Скажу честно, пробирала эта бумажка до самых печенок. Взять только самое начало. Царь писал, что получил известия о моей авантюре. Тон письма был холоден и официален, но за каждой буквой чувствовались тревога и обида. Тревога, что какой-то генерал решился на подобное без приказа. И обида, что этот самый генерал не доверился власти. Его власти!

Учитывая, как серьезно Николай всегда относился к последнему, может, и не стоило совсем уж таиться. Права была Татьяна... От неожиданной мысли зазудело где-то под лопаткой. Вот княжна приходит, высказывает мне все, что думает, а буквально через час – телеграмма от царя. Совпадение? Я не знал и решил пока вернуться к письму. Тем более что там оставалась всего пара строк. Зато каких...

Мы отстраняем Вас от командования 2-й Сибирской армией и предписываем до полуночи сего дня подробно донести Нам о причинах, побудивших Вас презреть все правила и обычаи русского офицера. Да хранит Вас Господь в покаянии.

Подпись – Николай.

Захотелось присесть.

Вот и все. Захотел изменить мир, замахнулся на что-то большее, и мне очень быстро напомнили, кто я такой. Никто. Одно слово, и вся сила, которую я хотел направить на пользу России, выскользнула из рук.

– Вячеслав Григорьевич... – Городов напомнил о себе. – Вы будете писать ответ?

Может, плюнуть на все и уйти? Раз гонят, раз я никому не нужен... Подумал и почему-то вспомнил того самого Николая II, сбежавшего от короны и ответственности в 1917 году. Не хочу. Ни такой судьбы, ни даже такой славы.

– Буду. Вы же на машине? Подбросьте меня сразу к башне связи, – решил я.

Когда проезжали мимо поворота в медицинский квартал, я случайно заметил Татьяну. Она стояла и как ни в чем не бывало болтала с Деникиным и еще каким-то немцем из благородных. Что за баранские подкаты? Вернее, баронские... Впрочем, а есть ли разница? Неожиданно злость исчезла без следа. А ведь что бы Татьяна в итоге ни сделала, в одном она точно оказалась права. Как когда-то сказал Огинский, все дело в групповой лояльности. Меня ведь выпороли за то, что я про нее забыл, но в то же время даже царь, отстранив меня как генерала 2-го Сибирского, ничего не написал про графа Маньчжурского.

Пусть граф де ля Фер говорил немного не так, но... То, что слишком много для одного генерала, вполне по зубам кое-кому другому.

***

Татьяна краем глаза заметила проезжающую мимо машину. Стук двигателя, мутное китайское стекло –