Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

alt="" src="images/6a10b3a9-be07-49d0-a2d4-09bc2be101d7.jpg"/>

Воздух в парадном зале пропитался тошнотворно-сладким запахом, от которого першило в горле. Я сидел на полу, привалившись спиной к холодной, недостроенной кирпичной стене. Руки, лежавшие на коленях, были чужими. Липкие, бурые, с грязью под ногтями, смешанной с запекшейся кровью — моей, чужой, какая теперь, к черту, разница. В голове было тихо и от этой тишины закладывало уши. Все мысли выгорели дотла, оставив лишь пепел и ощущение — сухой, отвратительный хруст ломающейся кости.

Я искалечил. Спас. Защитил. Слова крошились, теряя смысл. Факт был один: они пришли, чтобы убить меня. Начали с моих людей. А я в решающий момент смог противопоставить им только обломок дубовой доски. Абсурд.

На улице послышался тревожный свисток, затем торопливые, тяжелые шаги и приглушенная перебранка. Кто-то снаружи заметил разбитое окно. Хорошо. Или плохо. Я уже не понимал.

Дверь, которую я наскоро забаррикадировал опрокинутым верстаком, содрогнулась от тяжелого удара. Затем еще один, и снаружи донесся сиплый, простуженный бас, полный казенной власти.

— Именем закона, отворяй!

Пришел. С опозданием. Кое-как поднявшись на ватных ногах, я отодвинул верстак. Скрип железа по камню прозвучал кощунственно громко.

На пороге, в клубах морозного пара, стоял закон и порядок в одном лице, затянутом в сальную полицейскую шинель. Тучный, обрюзгший мужик, из-под мундира которого выпирало необъятное пузо. Лицо его хранило следы вчерашней попойки, а изо рта несло перегаром, я даже невольно отшатнулся. Квартальный надзиратель.

Он переступил порог, его сапоги зачавкали в липкой луже крови. Мельком глянул на тела, как мясник на туши, и сразу перевел взгляд на то, что ему было понятно, — на разбитое окно и опрокинутую мебель. Картина в его голове сложилась мгновенно — простая, удобная, не требующая лишних умственных усилий.

— Та-а-ак, — протянул он, доставая из кармана засаленную тетрадь. — Грабеж, значит. Со смертоубийством. Что унесли?

Я посмотрел на два трупа, на темное пятно, расползающееся из-под двери комнаты Варвары. Он даже не спросил, кто я.

— Ничего не унесли, — голос прозвучал чужеродно.

— Как это ничего? — квартальный недоверчиво уставился на меня. — А чего ж тогда вломились? Погреться? Ты мне тут не темни, парень. Я на таких делах собаку съел. Говори толком, мне бумагу в Управу подавать.

Бесполезно. Перед ним была задача — заполнить графы в формуляре. Два трупа, разбитое окно — идеальный «висяк», который можно списать на разбой и спокойно положить под сукно. Он не искал правды, искал предлог, чтобы как можно скорее вернуться в теплую караулку, к прерванной партии в штосс и графинчику водки.

— Я не видел их лиц, — отрезал я, отворачиваясь.

Мой холодный тон его, кажется, задел. Он подошел ближе, и вонь перегара стала невыносимой.

— Ты это… не дерзи мне тут. Мастер, говорят… — он обвел взглядом недостроенный зал. — Деньги, видать, водятся. А где деньги, там и воры. Все сходится. Так что рассказывай, как было. А то, может, это ты их сам… того… в пьяной драке? А теперь на разбой списать хочешь?

Он смотрел на меня маленькими, заплывшими жиром глазками, и в них плескалась самодовольная уверенность человека, обладающего крошечной, но абсолютной властью. В эту секунду я его почти возненавидел. Не убийц, ворвавшихся в мой дом, а этого — представителя «закона», который своей тупостью раздражал до печенок.

Я уже открыл рот, чтобы высказать ему все, что думаю о нем и его собачьей работе, когда парадную дверь снова сотряс удар. На этот раз — не пьяный пинок, а три коротких стука костяшкой пальца.

Квартальный вздрогнул и недовольно поплелся к выходу, бормоча проклятия в адрес «непрошеных гостей». Распахнув дверь, он застыл на пороге, его красное лицо начало медленно терять цвет, приобретая сероватый оттенок.

В холл вошли трое.

От них веяло ледяным спокойствием. Двое в строгих, темно-зеленых мундирах без всякого шитья. Их сукно было подогнано безупречно. И двигались они так, будто не ходят, а просачиваются сквозь стены. Третий, шедший чуть впереди, был в штатском — безупречный черный сюртук. Его лицо цвета старого пергамента было совершенно лишено эмоций. Особая канцелярия?

Тот, что в штатском, даже не взглянул на квартального. Его холодные, выцветшие глаза сканировали зал — трупы, разбитое окно, меня. Он будто читал донесение. Старший из военных, высокий, сухощавый капитан с жесткой линией рта, шагнул вперед и остановился перед квартальным, который все еще загораживал проход.

— Капитан Воронцов, — представился офицер. — По высочайшему повелению. Далее этим делом занимаемся мы.

Квартальный что-то промычал, попытался выставить вперед свою засаленную тетрадь, как охранную грамоту.

— Ваши бумаги, — Воронцов даже не опустил взгляда, — можете оставить для отчета вашему начальству. А теперь будьте любезны освободить помещение. Вы мешаете следствию.

Последняя фраза прозвучала как приговор. Квартальный сдулся. Ссутулившись, он боком протиснулся мимо офицера и, не оглядываясь, почти бегом выскочил на улицу, в свой мир пьянства и мелких взяток.

Дверь за ним захлопнулась. Я остался один на один с этими тремя.

— Господин мастер Григорий Пантелеевич, я полагаю? — Воронцов подошел ко мне. — Нам предстоит долгий разговор. Прошу вас рассказать все с самого начала. Без утайки. Малейшая деталь может оказаться важной.

Он говорил, а я смотрел в его глаза и видел там не человека, а функцию. Механизм, запущенный волей Сперанского или, может, самого Государя. И этот механизм сейчас будет препарировать меня.

Я рассказывал. Голос звучал почти отстраненно. Слова сами складывались в сухой, протокольный отчет: шум, спуск по лестнице, тела, плач ребенка, схватка. Когда я дошел до момента с ударом, Воронцов поднял руку.

— Утверждаете, что сломали ему руку обломком доски, будучи безоружным?

— Да.

— Покажите, — приказал он.

Второй офицер подошел и протянул мне ту самую дубовую доску с торчащим из нее ножом. Она была тяжелой. Я встал в позицию. Левая рука держит доску, как щит. Правая — наготове. Я повторил тот самый поворот. Короткое, экономное движение бедром, всем телом, вкладывая вес в конечную точку. Сучок на доске прочертил в воздухе короткую, смертоносную дугу. Я видел, как напряглись лица офицеров. Они мгновенно оценили эффективность и простоту этого приема. В нем не было ничего от фехтовальной стойки или трактирной драки. Это была постая механика.

— Откуда у вас такие познания, господин мастер? — голос Воронцова оставался ровным, но в нем прорезался металл. — Этому не учат в ремесленных училищах.

Я опустил доску.

— Он завяз ножом в