Сибирское образование - Николай Лилин

его за руку, но он сжал ее так сильно, что мой друг нажал на спусковой крючок и непроизвольно выстрелил ему в ногу. Как только мы услышали выстрел, мы бросились врассыпную, и когда мы бежали, эти идиоты начали стрелять в нас. К счастью, они ни в кого из нас не попали, но пока мы бежали, мы слышали, как пули свистели мимо нас. Один из них врезался в тротуар, отколов кусок цемента, который попал мне в лицо. Рана была незначительной и не очень глубокой — мне даже не наложили ни одного шва впоследствии — но по какой-то странной причине из этой дыры вытекло много крови, и когда мы добрались до дома моего друга Мэла, его мать, тетя Ирина, подхватила меня на руки и помчалась к дому моих родителей, крича на всю округу, что полиция выстрелила мне в голову. Я тщетно пытался успокоить ее, но она была слишком поглощена попытками бежать, и, наконец, в нескольких метрах от дома, сквозь кровь, застилавшую мне глаза, я увидел, что моя мать побледнела как смерть, уже выглядя готовой к моим похоронам. Когда тетя Ирина остановилась перед ней, я извивалась, как змея, чтобы освободиться, и выпрыгнула из ее рук, приземлившись на ноги.

Моя мать осмотрела мою рану и велела мне идти в дом, а затем дала тете Ирине успокоительное, чтобы унять ее волнение.

Они сидели вместе на скамейке во дворе, пили валериановый чай и плакали. Мне тогда было девять лет.

В другом случае полицейские вышли из своих машин, чтобы быстро убрать нас с дороги. Они подняли нас за ноги или за руки и выбросили на обочину дороги; мы вскочили и снова вернулись на середину, а полицейские начали все сначала. Для нас это была бесконечная игра.

Один из моих друзей воспользовался минутной рассеянностью полицейского и отпустил ручной тормоз его машины. Мы были на вершине холма, на дороге, которая вела вниз к реке, так что машина рванулась с места, как ракета, а полицейские, прикованные к месту, но хмурые от ярости, смотрели, как она мчится вниз по склону, врезается в воду и — буль — буль — буль исчезает, как подводная лодка. В этот момент мы тоже поспешно исчезли.

Помимо того, что мы были наблюдателями, мы также передавали послания.

Поскольку люди в сибирском сообществе не пользуются телефоном, который они считают небезопасным и презренным символом современного мира, они часто используют так называемый «дорожный» способ общения с помощью смеси сообщений, передаваемых устно, написанных буквами или закодированных в форме определенных объектов.

Устное сообщение называется «затяжкой». Когда взрослый преступник хочет сделать затяжку, он звонит мальчику, возможно, одному из своих собственных детей, и сообщает ему содержание сообщения на криминальном языке феня, который происходит от старого языка предков сибирских преступников, эфей. Устные сообщения всегда короткие и имеют четкий смысл. Они используются для решения относительно простых повседневных вопросов.

Всякий раз, когда мой отец звонил мне, чтобы передать кому-нибудь устное сообщение, он говорил: «Иди сюда, я должен сделать тебе затяжку». Затем он рассказывал мне содержание, например: «Иди к дяде Вене и скажи ему, что пыль здесь стоит столбом», что было настоятельной просьбой прийти и обсудить важный вопрос. Я должен был немедленно отправиться на велосипеде, должным образом поприветствовать дядю Веню, сказать несколько обычных вещей, которые не имели никакого отношения к сообщению, в соответствии с сибирской традицией, например, поинтересоваться его здоровьем, и только тогда я мог перейти к делу: «Я принес вам затяжку от моего отца.» Затем мне пришлось ждать, пока он даст мне разрешение передать это ему; он дал бы это разрешение, но не сказал бы об этом прямо. Смиренно, чтобы не было ни малейшего намека на высокомерие, он отвечал: «Тогда благослови тебя Бог, сын мой» или «Да пребудет с тобой Дух Иисуса Христа», показывая мне, что он готов слушать. Я передам сообщение и буду ждать его ответа. Я не мог уйти без ответа; даже если дяде Вене или кому бы то ни было нечего было сказать, он должен был что-то придумать. «Скажи своему отцу, что я отточи мои каблуки, иди с Богом», — говорил он мне, показывая, что принимает приглашение и приедет как можно скорее. Если бы он не хотел ничего говорить, он бы сказал: «Как музыка для души, так и хорошая затяжка для меня. Отправляйтесь домой с Богом, пусть он дарует здоровье и долгую жизнь всей вашей семье». Тогда я тоже попрощался бы с ним обычным способом и вернулся бы домой как можно быстрее. Чем быстрее вы работали, тем выше вас ценили как курьера и тем выше вам платили. Иногда я получал столько же, сколько двадцатирублевая банкнота (в те дни велосипед стоил пятьдесят рублей), в других случаях торт или бутылку газированного напитка.

Мы также сыграли свою небольшую роль в доставке писем.

Письма могли быть трех типов: ксива (что на уголовном языке означает документ), малява (маленький) и росписка (подпись).

Ксива была длинным, важным письмом на криминальном языке. Это писалось очень редко, и то только пожилыми авторитетами, обычно для того, чтобы навести порядок в тюрьме, повлиять на политику администрации тюрем, разжечь бунты или убедить кого-то разрешить сложную ситуацию определенным образом. Письмо такого рода передавалось из рук в руки и из тюрьмы в тюрьму, и из-за его важности никогда не доверялось обычному посыльному, только людям, очень близким к криминальным авторитетам. Мы, мальчики, никогда не носили писем такого типа.

Малява, с другой стороны, была типичным письмом, которое мы почти всегда носили с собой, взад и вперед. Обычно его отправляли из тюрьмы для общения с криминальным миром за ее пределами, избегая проверок тюремной системы. Это было небольшое, лаконичное письмо, всегда написанное криминальным языком. В определенный день, каждый второй вторник месяца, мы выходили и стояли у Тираспольской тюрьмы. Это был день, когда заключенные «запустили сигнальные ракеты»: то есть, используя резинку от своих трусов, они катапультировали свои письма через тюремную стену, чтобы мы их подобрали. У каждой буквы был закодированный адрес — слово или цифра.

Эти письма были написаны почти всеми заключенными и использовали тюремную «дорогу», ту систему связи из камеры в камеру, о которой я уже упоминал. Ночью заключенные «отправляли лошадей» — различные посылки, послания, письма и тому подобное — по веревочкам, которые тянулись от одного окна к другому. Затем все письма были собраны командой заключенных в ближайших к стене блоках, где на окнах не было