Военкор 2 - Михаил Дорин

Дорохин указал в сторону Ми-8.

— Грузитесь. Вас ждут.

Я промолчал. Примерно на такой разговор с подполковником я и рассчитывал. Видимо, он уже начинает подозревать, что не одной срочной службой ограничен мой опыт в армии.

Дорохин пошёл к бойцам, а я оглянулся на разрушенные дома, на трупы душманов и на наших ребят, подбиравших тела товарищей. Вздохнул и пошёл к вертолёту. Надо помочь остальным, чтобы вернуться как можно быстрее.

Подполковник из КГБ пошёл выяснять обстоятельства смерти командира духов.

Эвакуировались довольно быстро. Уже через пятнадцать минут Ми-8 поднялся в воздух и, сопровождаемые «крокодилами», мы полетели на базу.

Я опёрся спиной об обшивку и переваривал случившееся. Поймал себя на мысли, что грохот винтов помогал чуточку расслабиться и отвлечься от дурных мыслей и воспоминаний.

Сержант и рядовой тоже не говорили ни слова. Не до разговоров. И надо отдать должное нашим спецназовцам, с расспросами они к нам не лезли. Всё понимали.

Трое парней лежали у задней стенки, в завязанных свёртках. Один из них был командир нашего отряда.

Остальных раненных продолжала обхаживать Юля. Она двигалась по кабине как в бреду — молча, не глядя в глаза, с аптечкой в руках. Поправляла перевязки, проверяла пульс.

Держалась девушка молодцом. Не каждый смог бы перенести такое испытание, которое легло сегодня на её плечи. Причём боевого опыта у неё нет совсем. Она в Афганистан-то библиотекарем приехала.

Юля подошла к сержанту и рядовому, обработала их раны.

— Помоги закурить, брат, — прохрипел парень с перебинтованной рукой.

Он единственный из раненых, кто был в сознании. Я достал пачку сигарет из его кармана, сунул сигарету ему в губы. Помог подкурить.

Он затянулся, и тут же на его глазах выступили слёзы. То ли от боли, то ли оттого, что не может удержать сигарету сам.

— Ничего, дружище. До свадьбы заживёт, — подбодрил я пацана.

Юля видела это со стороны. Уже через минуту была рядом со мной. Я поймал себя на мысли, что тело ломит. Адреналин прошёл, и нервные клетки откликались болью.

Юля села рядом, выдохнула и поднесла к моему лицу вату. На лице оставались ожоги после взрывов гранат.

— Потерпи, — тихо сказала она тихо.

Медсестра была белая, как простыня, пот блестел на её лбу, руки дрожали. Прямо сейчас она двигалась скорее механически, на упрямстве. Знакомое чувство — стоит остановиться, и силы уйдут разом. Но в таком состоянии организм работает на пределе. После придётся долго восстанавливаться.

— Ты бы присела, — тихо сказал я. — Надо переключиться, Юль.

— Держусь ещё, — шепнула она. — Ребятам помогать нужно, да и ты еле уцелел, Лёш. Ты сам как?

Я заверил, что всё нормально. Разговор продолжать не стал. Молча смотрел, как она работает.

Она закончила, снова подняла взгляд. Мы смотрели друг на друга пару секунд. Как люди, которым довелось выжить в одной адской траншее.

— Спасибо, — тихо сказал я.

Юля кивнула и отвернулась. А я снова уставился на брезенты с телами ребят.

Только вчера они шутили, ели из одного котелка. А теперь… просто свёртки брезента и им был выдан билет на Родину.

В «чёрном тюльпане».

В Джелалабаде сели штатно. Медики ждали уже на площадке с носилками наготове. Раненых уносили прямиком в госпиталь. Сержант пошёл на осмотр сам, а вот у выжившего рядового уже не было сил передвигаться самостоятельно. Парня положили на носилки и унесли вслед за теми, кто прибыл без сознания.

— В госпиталь, товарищ корреспондент, — мной тоже занялся один из медиков. — Вас там ждут.

— На меня не надо тратить время, — я отмахнулся.

Из повреждений у меня ничего критичного. Пару ожогов, царапины, ссадины и небольшая головная боль после взрыва гранаты. Всё терпимо!

А вот время, которое врачи могли потратить на тех, кому помощь действительно требовалось, я отниму.

Врач с сомнением кивнул, но настаивать не стал.

Всё что мне требовалось сейчас — немного времени для того, чтобы прийти в себя. Я побрёл на базу, нашёл умывальник. Воды в нём было мало. Да и та что была, оказалась какая-то ржавая, тёплая и мутная. Но я тёр руки хозяйственным мылом так, как будто с них можно было смыть всё, что прилипло за последние сутки.

Потом долго смотрел в зеркало, но не на себя, а как будто сквозь. Перед глазами стояли отдельные эпизоды боя, взрывы и тела погибших ребят. Вспомнилась самоуверенная рожа командира духов и старик с ребёнком на руках.

— Выпить бы сейчас, — проговорил я, заканчивая умываться, но нельзя.

Мне ещё надо написать статью в редакцию, пока в Москве меня не сожрали с потрохами за длительное молчание.

Я нашёл уголок в тени и там достал блокнот и ручку, чтобы под горячим впечатлением написать статью. Писалось быстро. Я описал поездку в кишлак, отважную работу наших медиков… на секунду задумался о том писать ли о случившемся с командиром духов. Что-то подсказывало, что эта часть статьи будет отредактирована «от» и «до».

Однако моя задача — рассказать правду. И правду я утаивать не собирался. Остальное пусть останется на совести цензуры.

Звонить в редакцию не стал. На лётном поле стоял Ан-12, который уже начали загружать. Я нашёл командира и отвёл его в сторону. Мужик с седыми висками и обгоревшим лицом курил не торопясь.

— В Союз? — спросил я.

— Москва, ага.

— Просьба, передайте в редакцию «Правды», — протянул я запечатанный конверт. — На имя редактора отдела международных.

— Что здесь? — указал он на конверт.

— Статья. Точнее очерки о случившемся в горах.

— Ты был в том кишлаке? Работаешь корреспондентом «Правды»?

— Да.

Он посмотрел на меня, потом на пачку бумаги. Командир корабля молча забрал конверт и спрятал в сумку.

— Дойдёт? — уточнил я.

— Куда оно денется, — хмыкнул он. — А ты, брат, видно не просто буквы строчишь. И не жалеешь, что сюда приехал?

— Не приехал бы я, приехал бы другой. Ему могло повезти меньше.

Он протянул руку. Мы обменялись рукопожатиями. Я решил посмотреть, как самолёт будет взлетать. Грузовой трёхстворчатый люк закрылся и Ан-12 начал запускаться. Все четыре двигателя раскрутились, и самолёт начал выруливать. Занял полосу, от двигателей пошли тёмные выхлопные газы и Ан-12 начал разбег. Рядом с ним двигались два Ми-24, прикрывая своими фюзеляжами. Отрыв!

С первых же секунд «чёрный тюльпан» начал отстреливать тепловые ловушки. Вскоре