Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

Но вот постель эта штука не поменяет, к несчастью. — Он открыл стенную панель и швырнул влажное белье внутрь. Я сидел в кресле, вытирая «пыряло» наволочкой. Кровь высохла и легко отшелушилась.

— По крайней мере, — сказал Эд, подтыкая последний угол, — ты выиграл себе красавца «Резина». — Он пересадил меня обратно в постель и начал присоединять провода.

— «Резина»? О чем ты говоришь?

— Клинок. Это «Резин».

— Выглядит как сталь, но если это какая-то навороченная конфедератская эпоксидка…

— Мы вообще на одном языке говорим? — У Эда был измученный вид. — Р-Е-З-И-Н. Назван в честь изобретателя, Резина Боуи из Теннесси. — Он рассортировал кабели, перекидывая их через опоры.

— Родственник Джима Боуи? — спросил я, разглядывая злобное «фальшлезвие» вдоль обуха ножа.

Он на мгновение задумался. — Его брат, кажется… один из победителей при Аламо и, позднее, президент Республики Техас?

Я рассмеялся. — Как я слышал, сторона Боуи при Аламо проиграла. Хотя эта задержка и стоила Санта-Анне войны.

— Это стоило Санта-Анне жизни. И любой большой нож, заточенный до половины обуха, называется «Резин». Тот еще был рекламщик, этот парень Боуи.

— Значит, я раздобыл себе настоящий «Резин». Военные трофеи, и все такое?

— Думаешь, его бывший владелец вернется и потребует его назад? К тому же, таков обычай.

Я посмотрел на тяжелую латунную гарду, выступающую из рукояти. — Пожалуй, попрошу кого-нибудь спилить ее.

— Чума на тебя, зачем?

— Учитывая все, что я знаю о ножевом бое, так его будет легче вытащить, когда кто-нибудь его у меня отберет и засунет мне в задницу.

ЗАВТРА МЫ ЗАЙМЕМСЯ нашими загадками одна за другой. Учитывая два нападения за двадцать четыре часа, заставших меня врасплох (прошу прощения за каламбур) [54], вопрос о том, как я сюда попал, должен будет подождать, пока мы не выясним, кто на меня «заказал» и почему. Может, это просто случай «ошибочного пулемета», и на самом деле они охотились за Эдом. Почему-то я в этом сомневался. С другой стороны, если они охотились за мной, они могли знать, как я сюда попал, и, следовательно, как вернуться обратно. С третьей стороны (третьей руки?), мне предстояло еще многому научиться в деле сыска в Северо-Американской Конфедерации.

— Ладно, — сказал я, снова опутанный терапевтическими проводами. — С отпечатками пальцев проехали. — Эд пил кофе с пирогом. Я тянул витаминную бурду через гибкую соломинку, и мне это не нравилось. — Что насчет «Фронтенака»? Кто-нибудь из соседей — может, Люси — запомнил номерные знаки?

— Что такое «номерной знак»? — Он доел свой пирог, пока я ревниво наблюдал.

— Ладно, вычеркиваем это направление расследования. Это такая большая металлическая бляха, которую прикручиваешь к бамперу… к «юбке»… которую штат выдает за солидную плату. Забавная штука — если тебя поймают без нее, ты вполне можешь закончить тем, что будешь их штамповать!

— Это как? — Эд закурил огромную сигарищу, откинулся назад и затянулся.

— Их делают зэки на больших штамповочных прессах. Как насчет того, чтобы подогнать приятелю один из этих «канатов», что ты куришь?

Эд выглядел озадаченным. — Рабы делают номерные знаки, и если ты не… покупаешь?… такой, ты сам становишься рабом? Удобная замкнутая система для кого-то. — Он посмотрел на свою сигару. — И Кларисса сказала не курить, пока твои запасы нитрилозида не восстановятся.

Я попытался объяснить, как труд заключенных — наряду с воинской повинностью и службой в суде присяжных — не считается рабством, но он лишь фыркнул. Как я мог объяснить, что лицензии необходимы для общественной безопасности, особенно когда его культура, очевидно, не находила применения такому понятию? — Послушай, Эд, сколько людей гибнет на ваших дорогах каждый год?

Он снова пыхнул сигарой, и я начал смотреть на убийство под совершенно новым углом. — Понятия не имею. — Он потянулся к планшету Телекома. — В прошлом году, около пятисот-шестисот, если не считать вероятные самоубийства.

— Что? При каком населении… и сколько из них водит?

Снова нажатия кнопок. — Полмиллиарда в Северной Америке, и, может быть, три транспортных средства на каждого человека на континенте.

— Заткнись и дай мне чертову сигару!

— Похороны ваши, лейтенант.

Я в экстазе закурил. Стрелки и циферблаты начали вытворять забавные вещи, но я их игнорировал. В любом случае, последняя проблема — как вернуться в старые добрые США, если они еще существовали, — была в данный момент неразрешимой. Что возвращало меня к тому же старому вопросу: почему история пошла иначе?

Не то чтобы это было срочным делом, но этим я мог заняться, лежа в постели, используя тот самый Телеком, которым так нечестно щеголял мой хозяин.

И, возможно, в этом деле все же была некоторая срочность, по крайней мере, для душевного здоровья старого полицейского. Эд ведь не остановился на отпечатках пальцев на рукоятке ножа, на «глушилке» сигнализации и на кончиках своих собственных пальцев. После того, как прибыла команда безопасности, он настоял на том, чтобы показать мою бедную, отбитую руку своей чудесной машине.

В конце концов, у нас оставалось четыре лишних отпечатка, которые нужно было объяснить.

Так что, может быть, выяснить, где разошлись наши истории, было важно, может быть, важнее всего на свете.

У нас с Эдом одинаковые отпечатки пальцев.

IX: Заговор вокруг Конституции

То, что нам нескромно преподносят как «историю», при ближайшем рассмотрении оказывается всего лишь прислужничеством. Если вы стремитесь к чему-то большему, выясните, что́ историки не считают интересным или важным: откопайте безвестного философа, не совсем забытого идеалиста, лидера без явных последователей; вы можете столкнуться с весьма презираемым и внушающим великий страх товаром под названием «истина».

— Генри Л. Менкен [55] «Президентские дни»

ПЯТНИЦА, 10 ИЮЛЯ 1987 ГОДА

К утру окно в спальне прекрасно зажило. С моими проблемами дело обстояло иначе. Кто может объяснить свое собственное время и прошлое, которое его создало? Я не так уж много помню из школьной программы и курса полицейского права в колледже. Та малая толика, что я могу повторить, — лишь мешанина из чужих мнений.

Черт, да они переписывают ее каждый год. Я так до конца и не понял, что стало причиной Первой мировой войны, а с каждым десятилетием Вторая мировая все больше кажется делом рук Рузвельта, чем Японии. Если я не понимал свой собственный мир, как я мог понять этот?

У