Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров

оглядываясь. Две комнаты, кухня, коридор — стандартная планировка, ничего необычного. Я попытался заглянуть в одну из комнат, но дверь оказалась заперта. На хрена, спрашивается? Может, затем, чтобы пёсель ничего не грыз и нигде не гадил?

— Интересно…

Надо найти ключ, глянуть, что там за дверьми.

Остальное пространство выглядело так, будто здесь поселился бродячий философ. Ремонт был ещё с девяностых: обои пожелтели, на потолке расползлись пятна, а линолеум вспучился или стёрся. Окна ещё деревянные, краска на них облупилась, рамы перекосило.

В открытой комнате царила настоящая свалка. На диване лежала куча одежды, в основном старые футболки и штаны, смятые и нестиранные. На полу были разбросаны бумажки, тетрадки и какие-то методички по истории.

Телевизор был, но почему-то стоял у стены экраном к обоям. Ну верно, зомбоящик на фиг. В этом я с тобой согласен, Володька.

Книг тут была целая гора. Полки и стол оказались завалены томами по истории. Я подошёл, полистал — войны, революции, монографии, атласы. Некоторые книги лежали раскрытые, страницы были загнуты. Прям штаб фанатика-краеведа.

Я прошёлся дальше, сдвинул ногой стопку старых тетрадей.

— Ну и бардак, — вздохнул я. — Жить можно, но руки приложить придётся.

Заодно и с собакой договорюсь. Хоть и злобная шавка, но, может, привыкнет. Я животных люблю больше, чем людей. Ну а если не договоримся, то сидеть пёсику в ванной.

Я подошёл к двери ванной, где она шипела и тявкала, стукнул костяшками.

— Эй, Рекс! Слышишь, псина? Теперь ты Рекс. Привыкай.

В ответ раздалось яростное тявканье и царапанье лапами по двери. Врубился что ли? Я усмехнулся. Ну вот и ладушки. Будет знать, что хозяин в доме есть.

— Братец, чё попутало тебя, что я вместо Володьки? Так меня самого попутало по первой.

Я пошёл на кухню. Первым делом поставил чайник на электрическую плиту. Огляделся. На столе стояла коробка с чаем, но не в россыпь, а в пакетиках на ниточках. Я вытянул один, разглядел.

— Охренеть… — выдохнул я. — Чай в пакетиках. И не простой, а, мать его, со вкусом персика!

Я усмехнулся и покачал головой. В девяностых я заваривал заварку по второму кругу, в тряпичный мешочек. Разное время было и дела по-разному шли. А тут — одноразовые пакетики, да ещё с добавками.

Рядом стояла электрическая приблуда кремового цвета. Я не сразу догнал, что это кофеварка. Кнопки, лампочки… На коробке рядом лежали какие-то капсулы.

— Ни фига себе…

На этом сюрпризы не закончились. Чуть в стороне, у мойки, я заметил ещё одно дитя прогресса — стиралка, да не совсем. Для мытья посуды.

Моя бывшенькая от такого агрегата описалась бы от счастья. Грязная посуда была лейтмотивом почти всех наших ссор.

Я сел на табурет, глядя на всё это, и задумался. Вроде мелочи, а жизнь совсем другая. Людям теперь проще. Но вот стали ли они от этого лучше — вопрос.

Наконец я подошёл к холодильнику. Белый, высокий, совсем не похожий на те «Днепры», к которым я привык.

Я дёрнул ручку — и дверца мягко открылась. Я так и застыл с открытым ртом. Внутри оказался целый гастрономический рай.

На полках лежала колбаса в вакуумной упаковке, сыр нарезанный, йогурты в ярких стаканчиках, молоко в тетрапаках. Вспомнился мой холодильник с пачкой «Рама» в углу…

Я оглядел всё это богатство. Колбасы сортов пять, кетчупы, соусы… ни фига — даже баночка красной икры есть. Я едва не присвистнул. Холодильник как у министра какого-то.

Желудок в который раз предательски заурчал. Я потянулся было за йогуртом, но остановил руку. Нет, брат… Надо держать себя в узде. Отдай ужин врагу, как говорится.

Я вернул йогурт на место, закрыл холодильник и тяжело вздохнул.

— Ладно… посмотрим, насколько у меня силы воли хватит.

Я залил кипятком пакетик и уставился, как он распухает, окрашивая воду. Через пару минут сделал первый глоток и сразу скривился. Вкус, конечно, яркий, сладковатый даже, но отдаёт какой-то химозой. Не чай, а микстура из аптеки. Однако организм, привыкший к сахару и жирному, заурчал от удовольствия — прежний хозяин этого тела явно любил подслащённое.

Сидеть в тишине не хотелось. Я хоть и был против зомбоящиков, но телевизор прямо сейчас мог помочь врубиться, как обстоят дела в стране. Что за повестка? Какие у народа боли и интересы? Короче, глянем сейчас.

Я прошёл в зал, повернул телек экраном к себе и нажал красную кнопку на пульте. Пульт был, да, что удивительно. Я-то думал, телек уже включали силой мысли. Шучу, конечно, но в каждой шутке, как говорится…

Телевизор ожил, экран вспыхнул, и на меня хлынула голубая муть. На сцене, залитой светом, выделывался… Киркоров. Я аж поперхнулся.

— О ни фига! — вырвалось у меня.

Филя, мать его, Киркоров. Старый уже, но прыгает по сцене, как юнец. В костюме блестящем, с перьями, поёт что-то про «цвет настроения синий» — и… трусы в руке. Я сидел с чашкой и не мог поверить, что это всё по-настоящему.

А как же «любовь может быть жестокой»? Эх, Филя, упустила тебя Алла…

Я переключил канал. На экране кучка молодёжи сидела на каких-то брёвнах.

— Тигран, так ты изменял своей жене или нет? — спрашивала, как я понял, ведущая у одного из сидевших на брёвне.

Разговоры тут шли про личную жизнь. Кто кого любит, кто кому изменил, кто с кем ночевал.

— Да ну нафиг… личное на показ, — я покачал головой.

В девяностых, конечно, всякие «Спид-инфо» тоже в бельё лезли и скелеты по шкафам искали, но это хотя бы печатка — там на толчке почитаешь и забудешь. А тут… прям борщ. На всю страну.

Я сделал ещё глоток чая, поморщился от химозы и пощёлкал ещё по каналам. Новостей не было, и я выключил телек. Я-то думал, что это в девяностые людям мозги канифолят. Но нет…

Телефон на столе дрогнул, завибрировал, и я машинально взял его в руку. Экран ожил — щёлк, и сам разблокировался.

На экране мигал какой-то голубенький значок с надписью «Telegram». Любопытство взяло верх, я ткнул в него пальцем.

И сразу обомлел — на экране мельтешили десятки сообщений. Причём над каждым была чья-то фотка. Лица. Настоящие лица моих коллег — директор, завуч, всякие тётки-предметницы.

Сверху была надпись «Педсовет».

Я полистал переписку. Народ бурно обсуждал какую-то обязаловку. Каждый по-своему отнекивался: у одного ребёнка к врачу надо вести, у другой сестра заболела, третий «уже обещал помочь