Японская война 1905. Книга 7 - Антон Дмитриевич Емельянов

– Сделаем, – первым ответил Славский, все повторили, а потом в повисшей тишине раздался встревоженный голос Буденного.

– Ладно, с этим-то все понятно, но на маневрах кто победил? Кого в Америку-то отправим?

***

Алексей Алексеевич Огинский сидел на палубе «Ниппон-Мару». Вернее, над палубой, взгромоздившись на временную пристройку, которую поставили, чтобы прикрыть занимающих весь корабль людей. 300 человек наверху и девять сотен в трюме – почти полная загрузка с расчетом на то, как этот и подобные корабли будут использоваться во время будущего десанта.

– Тесновато, – на деревянную балку рядом с Огинским забралась Казуэ и пристроилась рядом. – И долго вы готовили подобный корабль?

– Два месяца, – ответил после небольшой паузы поручик. Некоторые вещи уже можно и даже нужно было рассказывать. – Надо было ведь не просто собрать все узлы в единичном экземпляре, но и подготовиться к тому, что их придется ставить на десятки кораблей. Это с грузами относительно просто: нагнал нужное количество торговцев, забил их, благо после того как мы стали использовать контейнеры не только для угля, дело пошло быстрее – а вот люди...

– А что люди? – удивилась Казуэ. – Когда маршал Ояма перевозил солдат в Корею и Маньчжурию, вроде бы ничего особо не переделывали. И людей влезало почти столько же.

– Ага, и санитарные потери всего за пару дней пути составляли до двадцати процентов, – возразил Огинский. – Ведь что тут было раньше? Кровати в несколько ярусов в трюме, а на палубе все впритирку – головы к ногам. Не пошевелиться, воздуха не хватает, еще и туалет рядом. Запах, миазмы, вам еще повезло, что потеряли в итоге так мало. А нам плыть восемь с половиной тысяч километров. Транспорты в экономном режиме идут 8-10 узлов, а 8 узлов, то есть 15 километров в час – это 24 дня пути. Мы, конечно, будем целить в скорость в 10 узлов и 19 дней дороги, но все равно это очень много.

– Значит, те площадки на каждой палубе – это чтобы люди не сходили с ума и немного двигались?

– Это тоже, а еще под ними мы расположили двигатели для вентиляторов, которые гонят внутрь корабля свежий воздух. С ним и жить легче, и всякая гадость вроде плесени и, как говорит генерал, респираторных зараз липнуть не будет. Там же туалеты с морской откачкой... ты понимаешь чего. И запасы хлорной извести для дезинфекции. В этом плавании мы должны проверить, насколько все это работает, чтобы основной флот смог учесть возможные ошибки и избежать лишних жертв.

– Такие туалеты вроде бы англичане используют, – задумалась Казуэ, выделив в истории самое интересное. – Кто бы мог подумать, что это так важно. А что за отдельный блок на корме?

– Для больных, – пояснил Огинский. – Как бы нам этого ни хотелось, но не бывает все идеально. Значит, кто-то точно захворает, а чтобы в таком тесном пространстве это не превратилось в эпидемию, без разделения больных и здоровых не обойтись. Также там, чтобы раскидать вес по кораблю, поставили и механизмы для очистки воды: ничего сложного, песок и уголь, но, как показали исследования, самую гадость из воды они убирают.

Девушка молчала, переваривая новую информацию. Явно вспоминала, что обычная вода идет только на мытье рук, а для питья ее еще и вскипятят, благо котлы корабля решали любые проблемы с температурой.

– Столько всего сделано, и только чтобы никто не заболел. Кстати, я оценила, как Макаров поставил водоочистку для своего города и эту же систему после тестов засунул на корабли. Все военное для мира и все мирное для войны...

Огинский хотел было обсудить с Казуэ стоящие перед ними задачи, но девушка попросила немного времени обдумать что-то свое и спрыгнула обратно на палубу. Поручик не стал спорить: плыть им еще долго, так что время точно было. Он еще немного посидел наверху, потом прошелся по всем палубам, проверяя работу механизмов и следование инструкциям.

Не зря: пара человек попытались пойти есть, не помыв руки, при том что все проходили инструктаж перед плаванием. Ведь и словами, и картинками показывали, как даже один человек, заленившись, может заразиться и подставить весь корабль. Все покивали, подписали грозные бумаги и все равно при первом же случае попытались сделать по-своему. И суток пути еще не прошло!

В этот момент Огинский даже пожалел, что сначала Александр II отменил телесные наказания в армии, а в прошлом году Николай II сделал то же самое для флота.

– На сегодня и завтра ваше отделение лишается своего выхода на плац, – озвучил он продуманное на подобный случай решение, и неожиданно в глазах всего десятка появились самые настоящие разочарование и обида.

Такие, каких не увидишь и перед десятком розог. И перед двумя десятками. Похоже, всего половины дня в море хватило, чтобы люди оценили ту короткую возможность хоть немного размяться. Самому Огинскому через это проходить было не нужно: как командиру отряда ему полагалась отдельная каюта. И чтобы совещания проводить, и чтобы блюсти дистанцию. Еще одна каюта такого же размера была у капитана, и поменьше – у Казуэ как у девушки. А все остальные офицеры были вынуждены довольствоваться небольшими, похожими на пенал закутками, состоящими из одной только кровати.

Залезаешь в такую словно в норку, закрываешь занавеску, и почти уединение – спалось точно лучше, чем в окружении солдат. Еще у офицеров был свой душ, а вот все остальное – даже столовая и набор блюд – то же, что и у нижних чинов. Огинский сначала не понимал, к чему подобные лишения, и сначала был среди тех, кто настаивал на том, что пара лишних десятков солдат не стоит того, чтобы лишать офицеров положенных им отдельных кают, но...

Сейчас он видел, как тяжело дается это путешествие всем остальным и понимал: пройдя через такое вместе, и офицеры, и солдаты станут гораздо ближе друг другу. Макаров всегда любил подчеркнуть и подтолкнуть подобное единство. Непонятно почему, если честно. Словно верил в угрозы социалистов и других революционеров, мечтающих иногда внести раскол в военное братство и повернуть одних солдат против других.

Продолжая размышлять обо всем этом, Огинский сам не заметил, как дошел до своей койки и после тягот и открытий этого дня почти сразу провалился в сон. Пришел в себя он уже утром. Словно почувствовал что-то неправильное. Огляделся