Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов

план сорвался — отравители были вынуждены действовать прежде, чем полностью подготовились.

В итоге, поднявшись в светлицу градоначальника, и бросив взгляд на мужчину, вывод был один — он был совсем плох: бледный, еле дышит, видать, хорошую отраву ему подсыпали.

Лицо градоначальника приобрело землисто-серый оттенок, лоб покрывала испарина. Губы потрескались и посинели, а руки безвольно лежали поверх одеяла, изредка подрагивая, словно от электрических разрядов. Дыхание было поверхностным и прерывистым, с едва уловимым хрипом на выдохе. Веки полузакрыты, но в щелочках виднелись закатившиеся глаза с расширенными зрачками. По всем признакам — сильнейшая интоксикация, поражающая нервную систему.

Вокруг постели суетились несколько человек в тёмных одеждах — видимо, местные медики. Они что-то шептали друг другу, прикладывали компрессы ко лбу больного, пытались влить ему в рот какие-то отвары. Но судя по их растерянным лицам, все усилия были тщетны.

Я, нагло распихав местных врачевателей, подошёл к мужчине, лежавшему на кровати — он был в сознании, это хорошо.

— Рвало? — спросил я этих врачей.

— Нет, — наперебой стали говорить они.

— Плохо, — сам же рявкнул. — Быстро мне кипячёную воду и мыло! Чего стоим⁈ — Я сказал — быстро!

Иван Дмитриевич, подхватил инициативу:

— А ну, исполнять — рявкнул он.

И только после этого началась суета.

Пока бегали за водой с мылом, я сказал служке, чтобы приоткрыл окна проветрить комнату. Среди врачевателей пошли шушуканья, мол, зачем ему вода и мыло, он что, его омывать будет? Он же ещё жив. Но благо, что буквально через пару минут у меня уже был кусок мыла, причём самого обыкновенного — мне точно такое же Фома привозил в Уваровку. И вода в кувшине.

Отлив почти полную кружку воды, я стал растворять в ней мыло. Бультыхал его, вода пенилась и становилась мыльной, а дальше я поднёс кружку градоначальнику, чтобы тот выпил. Все стали возмущаться, мол, что это я делаю. Я же, игнорируя их, сказал, чтобы таз принесли или ведро. Срочно.

Градоначальник кое-как через силу, под моими уговорами, что так надо, допил, а через минуту скрутился, и его вывернуло, а потом ещё раз и ещё.

— Очень хорошо, — сказал я, наблюдая за процессом.

Он же побледнел ещё больше, а лекари, что крутились возле него до этого, все загомонили и взвыли в один голос:

— Что вы хотите? Убить его? Вы что, заодно с лазутчиками?

Я же гаркнул на них:

— Пошли вон отсюда! Тоже мне, нашли, как лечить — кровь пускать!

Дальше повернулся к служке и сказал:

— Сейчас нужно очень сильно обжечь хлеб на огне, прям до черноты. Потом принести сюда, замотать в тряпицу и побить чем-то сверху. Нужно его раскрошить на мелкие-мелкие крошки, а после этого дать съесть, запивая водой.

Служки застыли, переглядываясь между собой, явно не понимая смысла моих указаний. Для них это выглядело как странное колдовство, а не лечение.

— Ну чего встали? Быстрее! Прям в печь, чтоб быстрее получилось! — Иван Дмитриевич прикрикнул на них сверху, и те сорвались с места, словно ужаленные.

Градоначальник лежал на постели, обессиленный, но, как мне показалось, уже не такой бледный, как прежде. Первая часть лечения — очищение желудка — прошла успешно. Теперь предстояла вторая — абсорбция оставшегося яда.

Я склонился над больным, внимательно вглядываясь в его лицо. Зрачки были расширены, но реагировали на свет — это внушало надежду. Пульс — слабый, но ровный. Дыхание поверхностное, с легким хрипом. Всё говорило о том, что яд был сильным, но не смертельным, по крайней мере, не в той дозе, которую успел принять градоначальник.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я, слегка потрепав его по плечу.

— Как будто тысяча чертей плясала на моём животе, — едва слышно ответил он, пытаясь улыбнуться. — Это… лечение?

— Да, — кивнул я. — Необходимо было очистить желудок от остатков яда. Мыльный раствор — не самое приятное средство, но действенное.

— Вы… знаете, что делаете? — в его голосе слышалось одновременно и сомнение, и надежда.

— Поверьте, знаю, — твёрдо ответил я. — Мне доводилось видеть подобные отравления. Если всё сделать правильно и вовремя, опасность минует.

Оставшимся слугам я сказал, что когда им принесут сгоревший хлеб, нужно сделать всё так, как я велел:

— Нужно дать ему четыре или пять ложек этих обугленных крошек и чтоб водой запил. Много, сколько сможет выпить.

Те посмотрели на меня, потом перевели взгляд на Ивана Дмитриевича. Тот же утвердительно кивнул, подтверждая мои слова своим авторитетом. Слуги кивнули в ответ, потом повернулись ко мне и тихо сказали:

— Сделаем, боярин.

— Пошли, — сказал я Ивану Дмитриевичу.

Тот же, не спрашивая куда, последовал за мной из светлицы.

В коридоре было прохладно и темно по сравнению с жарко натопленной комнатой больного. Я остановился у окна, выходящего во внутренний двор, и глубоко вдохнул свежий воздух. Нервное напряжение, которое я старательно скрывал при градоначальнике и слугах, наконец дало о себе знать — руки слегка подрагивали.

Пока мы шли ещё по поместью, я уже начал его инструктировать. Как бы отчасти размышляя вслух.

— В общем, Иван Дмитриевич, уголь активированный мы сейчас сделать не успеем, это время, — сейчас ему дадут обожжённый хлеб, а потом кого-то пошли к кузнецу. Пусть возьмёт берёзовый уголь, только обязательно, пусть уточнит, чтобы тот был пережжённый в яме закрытый, это важно, уголь должен быть обожжённый, без доступа кислорода. Вот такой вот нужен.

Я показал ему кулак.

— Чтобы размером был с половину кулака. Его точно так же, как обгорелый хлеб нужно будет раскрошить и через полчаса также скормить мэру.

— Кому? — переспросил он с недоумением.

— Я отмахнулся. — Градоначальнику.

Тот кивнул, махнул рукой, и к нам тут же подбежал какой-то мужик. Я даже не понял, откуда он взялся. Быстро и кратко пересказав ему, то, что я только что говорил, мужик кивнул и убежал.

«Вот как, оказывается, за нами тут сотни глаз наблюдают», — подумал я, невольно оглядываясь по сторонам. Неприятное ощущение, если честно.

А тут Иван Дмитриевич спросил, слегка замедлив шаг:

— Егор Андреевич, не поймите меня неправильно, но я просто обязан вас спросить. Вы уверены в своих действиях?

— Уверен, — твёрдо ответил я. — Только не уверен, успеем ли помочь. Много времени утеряно. Вам нужно было ещё ночью меня тащить к нему, а не утром.

Иван Дмитриевич