Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов

паузу, наблюдая за моим лицом. Я же чуть было не рассмеялся, еле сдержался от смеха.

Он прошелся по комнате, поскрипывая половицами.

— Ладно, — подвёл итог Иван Дмитриевич, резко меняя тон на деловой. — Это другая тема. Я передам наш разговор. И поверьте, от государства вам будет абсолютная и стопроцентная поддержка, пусть не во всем, но во многом.

Он делал паузы между словами, словно забивая гвозди в невидимую доску, подчеркивая значимость сказанного. Я посмотрел на него, слегка склонив голову.

— Интересно, конечно, — протянул я, не спеша соглашаться с его обещаниями. Опыт научил меня осторожности, особенно когда речь заходила о государственной поддержке. — А какой именно поддержки мне следует ожидать? Финансовой? Административной? Или, может быть, речь идет о чем-то более… специфическом?

Иван Дмитриевич не уточнил, но то, что если возникнет нужда, то эта поддержка будет, — это он дал понять явно.

На этом мы нашу беседу закончили. Я отставил в сторону кружку с квасом, который мне подали в начале разговора. Напиток успел нагреться и потерял свою освежающую прохладу, как и наш разговор, начавшийся с живого интереса и постепенно перешедший в область формальных обещаний и неясных перспектив.

Иван Дмитриевич, как итог, слегка задумавшись, сказал:

— Да, Егор Андреевич, вы, кстати, своими намёками были правы.

Я посмотрел на него вопросительно.

— В чем же? — спросил я его, непроизвольно выпрямляясь.

— Ну, в том, что послезавтра вы вряд ли уедете домой. Уж простите, но я прошу вас задержаться, мне нужно все детально обсудить с… — Он оборвал мысль, и я почувствовал, как напряглись мышцы спины. Кто этот невидимый третий, с которым предстоит обсуждение моего дела? Имени названо не было, но по тону Ивана Дмитриевича я понял, что речь идет о ком-то значительном, возможно, занимающем высокое положение. — А потом ещё решить все технические и юридические дела. А это, как вы понимаете, быстро не решается.

Я откинулся на спинку стула. День выдался долгим, насыщенным встречами и разговорами, каждый из которых, казалось, только добавлял вопросов, не давая ответов.

— Вы учтите, — пошутил я, стараясь разрядить обстановку, — у меня жене в начале мая рожать. Дольше никак не смогу.

Иван Дмитриевич сначала округлил глаза и аж задохнулся, а потом, поняв, что я шучу, громко рассмеялся. Смех его был искренним, заразительным, он словно сбрасывал с себя груз официальности, на мгновение становясь просто человеком, а не представителем загадочных государственных структур.

— Шутник вы, Егор Андреевич, — протянул он, вытирая выступившие от смеха слезы. — А я-то уж было поверил!

Он снова рассмеялся, но уже тише, будто вспомнив о необходимости сохранять определенную дистанцию.

— Впрочем, если у вас действительно есть какие-то неотложные дела, требующие вашего личного присутствия, мы могли бы найти компромиссное решение. Я не хотел бы, чтобы наше сотрудничество стало для вас источником… неудобств.

Последнее слово он произнес с легкой заминкой, подбирая наиболее нейтральный термин для ситуации, которая, по сути, уже вышла далеко за рамки простого «неудобства».

На этом мы распрощались, и он вышел из помещения, аккуратно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Звук его шагов еще некоторое время отдавался в коридоре, постепенно затихая, пока не исчез совсем.

Я же еще на некоторое время остался. Сел, допил свой квас, думая, правильно ли я поступил. Комната, еще недавно заполненная напряженным диалогом, теперь казалась пустой и гулкой. Только часы на стене методично отсчитывали секунды, напоминая о неумолимом течении времени.

Для меня этот день стал поворотным. Я еще не знал, к чему приведет моя договоренность с Иваном Дмитриевичем, какие двери откроются передо мной и какие, напротив, захлопнутся навсегда. Но внутреннее чутье, редко меня обманывавшее, подсказывало, что я на пороге чего-то значительного.

А потом махнул рукой, что да, правильно и пошёл спать.

Поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж, где располагалась отведенная мне комната, я мысленно возвращался к разговору, анализируя каждое слово, каждый жест Ивана Дмитриевича. Что скрывалось за его обещаниями государственной поддержки? Кто тот неназванный человек, с которым предстоит обсуждение моего дела?

С этими мыслями я лег в постель, но сон долго не шел. За окном шумел ночной город, где-то вдалеке играла музыка, а я все думал и думал, пока наконец усталость не взяла свое, и я погрузился в беспокойный сон, полный странных видений о Екатерине Великой и ее загадочном враче-фанатике.

Ночью я проснулся от какого-то отдалённого шума, который доносился с улицы — какая-то нездоровая суета там происходила. Открыв глаза, я долго не мог понять, что же случилось, отчего я проснулся. Но какой-то отдалённый шорох, за закрытым окном, снова привлёк моё внимание.

Я встал, открыл ставни и выглянул в окошко — темно, да кое-где в окнах горел свет, но, в общем-то, город спал. Я, сколько мог, выглянул, посмотрел в одну сторону, в другую. Ничего. Хотел было уже ложиться, как краем глаза заметил, что где-то в центре города, достаточно далеко, между прочим, народ маленькими точками передвигался, и явно с факелами. Видать, по улице бежали, но было особо не разобрать.

Понаблюдав несколько минут за этим движением, я снова лёг спать. И только стал проваливаться в сон, как отчётливо услышал выстрелы — да, это определённо были мушкетные выстрелы. Один, два, три. Потом всё затихло. Не знаю, может, прошло секунд пять, может, десять, и снова раздались выстрелы — два или три, точно не скажу. Они слились залпом в один.

— Да что ж там случилось-то? — подумал я, вновь подходя к окну и вглядываясь в темноту. Пытаясь разглядеть хоть что-то, я снова высунулся из окна, но на том месте, где до этого видел людей с факелами, никого уже не было — там было темно. Ни души, ни огонька, словно мне всё привиделось в полудрёме. Лишь лёгкий дымок, едва заметный в ночном воздухе, указывал на то, что недавно там происходило нечто значительное.

С этим тревожным ощущением я снова лёг спать, однако сон долго не шёл. Я ворочался с боку на бок, представляя самые разные сценарии ночного происшествия: от банального разбойного нападения до полномасштабного восстания. Впрочем, последнее казалось маловероятным.

Когда я наконец заснул, мне снились странные сны: факелы, превращающиеся в огненных птиц, выстрелы, звучащие как удары колокола, и лица — множество незнакомых лиц, смотрящих на меня с немым вопросом.

Утром, проснувшись, я поспешно умылся холодной водой, пытаясь привести мысли в порядок. Ночное происшествие не давало