Целитель #17 Этот мир, придуманный нами - Валерий Петрович Большаков

Другой вариант — «битым» синтезируется один из ферментов, ограничивающих уровень дофамина — моноаминоксидаза (МАО) или катехол-О-метилтрансфераза (КОМТ), расщепляющие избыток дофамина до конечного продукта его метаболизма — гомованилиновой кислоты. Вот в этом случае мы и получим требуемый результат: уровень дофамина в мозгу будет выше при прежнем уровне его синтеза.

На веранде зависла пауза. Светлана смаковала кофе, пряча улыбку, а гостья, с минуту напряженно размышлявшая, внезапно просветлела.

— До чего же это здорово! — выговорила она. — Вот, слушаю вас, Лея, и молодею! И в то же самое время будто прорываюсь, как пишут газеты, на передний край науки! О, да… Вы знаете, в свое время я не один год занималась нейромедиаторами и нейроферментами. Если можно так выразиться, «собаку на них съела»… Точнее сказать, кошку — я на кошках опыты ставила!

Лея живо поднесла чашечку к губам, чтобы скрыть усмешку.

— Я почему вспомнила об этом, — оживленно ерзая, говорила Галина Самсоновна. — Та работа велась с психотропными препаратами, относившихся как раз к «ингибиторам МАО», то есть они блокировали тот самый фермент моноаминоксидазу, регулирующую уровень катехоламинов в мозгу! Их давно используют в психиатрии, как антидепрессанты. Беда в том, что любые, известные нам «ингибиторы МАО» тормозят разрушение всех трёх родственных катехоламинов — и адреналина, и норадреналина, и дофамина в равной степени, а моя группа много лет билась как рыба об лёд, пытаясь синтезировать ингибиторы селективные! О, это был бы настоящий прорыв в психофармакологии. К сожалению, таких препаратов не создано до сих пор…

Тут кукушка в часах неожиданно обрела голос, и озвучила наступление вечера. Галина Самсоновна подхватилась, засобиралась… Лея со Светланой взялись ее уговаривать остаться, но докториня химических наук была непреклонна.

— Приходите еще! — заулыбалась Сосницкая.

— А я намелю кофе! — подхватила Лея. — Ой! Я еще приеду шестнадцатого! У меня будет день рождения, и я вас приглашаю!

Салямонис была тронута.

* * *

— Леечка, ты обаяла Галину Самсоновну! — хихикнула Светлана, расчесываясь перед зеркалом. — Иже херувим!

— Ой, я столько глупостей наговорила… — смутилась Гарина.

— Пустяки! — отмахнулась Сосницкая. — У тебя есть то, что Самсоновна уважает: дерзкий ум и глубокие знания. А молодость… — она легонько вздохнула. — Увы, преходяща… Всё, всё, Леечка, ложись! Завтра нам рано вставать, а то опоздаем на электричку. Спокойной ночи!

— Спокойной… — пробормотала Лея.

От кофе давно не осталось и следа. Сердце билось ровно, а глаза слипались. Гарина посмотрела на окно — плотные шторы скрыли белую ночь, лишь щели по краям цедили тусклое сияние.

«Всё будет хорошо, — повторила Лея папину мантру, бродя душой на краю сна, — и даже лучше…»

Понедельник, 11 июля. День

«Гамма»

Пенемюнде, Дюненштрассе

Дима Ерошин никогда не считал себя выдающимся ученым. Да, молодые мозги работали исправно, но кому в «лихие девяностые» нужен был физик, если даже родная страна плевать хотела на науку? Правда, Димон держался до последнего — трепыхался вместе со старым завлабом, всё тщился добиться чего-то…

А добился того, что Лида плюнула — и ушла к другому.

Развод подкосил Диму, но и отрезвил. Ожесточил даже. Он бросил институт, начал подрабатывать «айтишником», а то и попросту чинить компы. На булку с маслом хватало, иной раз с икорочкой даже…

Ерошин пришел в некое равновесие с миром, и сохранял его вплоть до того момента, когда Багров сделал свой заказ — установить сервер у него дома и развести по этажам сеть-локалку… М-да.

Когда приходишь к какому-нибудь «чайнику» на квартиру, чтобы сменить «винду» — это одно. А вот бродить по огромному особняку — ступая по дорогому паркету, по персидским коврам, вбирая глазами блеск мраморных колонн и хрустальных люстр — это совсем другое. До чего же страшное унижение — ощущать себя нищим!

И, стоило «Даниле-мастеру» зазвать его в свой непонятный проект, как Ерошин согласился. Сразу. Не кочевряжился, не важничал, затягивая: «Надо поду-умать…»

Чего тут думать? Триста тысяч в месяц! Пускай рублями, но разве этого мало?

Полгода спустя, когда Димка разобрался, отсеяв фантастику от реала, он настолько увлекся, что уже и о деньгах не думал — по прямому указанию босса Ерошин окунулся в роскошнейшую, блаженнейшую физику!

Совмещенные пространства — каково⁈ А транспозитация? Это же чудо! Чародейство и волшебство! Магофизика настоящая!

Дали Ерошину приказ — и он собрал разношерстную компанию таких же, как он, рукастых и головастых, отлученных от науки, но мечтающих зарыться в ха-арошую тему.

Теперь Димону перепадало полмиллиона, как «бригадиру», а его «шарашка» дружно подвывала от восторга — их вывезли в Европу, и не в Польшу какую-нибудь, клубнику собирать, а в Германию. Работать по специальности — и получать деньжищи! В евро!

* * *

Ерошин медленно брел по чистенькой и ухоженной Дюненштрассе. К Западу он уже попривык, и восторги молодых кандидатов наук из «шарашки» его раздражали.

Их пленяли цветистые картинки из глянцевых журналов или кадры голливудских поделок — и они как будто не замечали изнанки показной роскоши, не ступали за обочину автострад.

Дима и сам-то видал немного — Берлин да Пенемюнде. Ну, еще Лос-Анджелес, да и то мельком — все две недели поездки в США он провел на ранчо Валькенштейна, разбирая странную, загадочную установку, покореженную, местами горелую или даже оплавленную. Было очень трудно, не имея в голове никакой теории, заниматься практикой! А что делать?

Вздохнув, Ерошин свернул к купленному Багровым ангару, и вошел в тесный и темный тамбур. За вторыми дверями открылся гулкий объём, огромный, как спортзал. Посередине, скрепленные внешним каркасом, белели или отливали полированным металлом панели альфа-ретранслятора. Саму кабину транспозитации с сегментированной входной дверцей оплетали пучки кабелей и покрывала целая батарея импульсаторов. Блестящие медные жилы тянулись между установкой и подстанцией, провисшие на изоляторах из зеленоватого стекла.

Ничего не гудело, только шелестел вентилятор, да мерцали экраны пульта в сторонке. Вся «шарашка» скучилась там же, оккупировав пару старых диванов.

«Яйцеголовые», пользуясь отсутствием Багрова и Валькенштейна, устроили «большую перемену» — цедили пиво и закусывали колбасками.

— Димон, присоединяйся! — зашумела теплая компашка.

Месяцы общего дела не то чтобы сблизили молодых людей, но установили нормальные отношения. На работе Ерошин — начальник, а в обеденный перерыв — коллега.

«Кубатурил» Димон наравне со всеми, да еще трудился, как прокладка — между «шарашкой» и обоими боссами. Гасить конфликты, лавировать, искать компромиссы — это было тяжелее всего, и парни это чувствовали, понимали —