Ювелиръ. 1807 - Виктор Гросов

Я снова взялся за работу. Теперь дело пошло быстрее. Ненамного, может, вдвое, но это уже была победа. Я работал каждую ночь, от заката до рассвета. Днем я отсыпался, изображая слабость и творческие муки, чтобы Оболенский меня не трогал. Хотя на его месте я бы пинал такого работягу, что спит. Но, видать, чаша терпения у него большая.

Вечером третьего дня Прошка принес ужин. Он поставил поднос и замер, глядя на мои руки. Я только что закончил ночную смену, и руки, не привыкшие к такой работе, были сбиты в кровь.

— Барин, да вы себя угробите… — прошептал он.

— Надеюсь, что нет, — хмыкнул я, не отрываясь от осмотра своего дневного «улова» — крошечной горстки серой пыли.

Я взял с подноса кусок белого хлеба. Я помнил, что значит быть голодным. «Дядюшка» не был щедрым на еду. Лояльность «маленьких людей», которые видят и слышат все в этом дворце, может оказаться ценнее благосклонности князя. Этот жест был не состраданием, это была инвестиция.

Я отломил половину своего хлеба и протянул ему.

— Держи. Иди.

Он схватил хлеб, улыбнулся и выскользнул за дверь.

Я работал так еще четыре ночи. Это была неделя чистого, дистиллированного ада. Мое тело кричало от боли. Я был одержим.

К утру седьмого дня на листе бумаги лежала небольшая, заметная горка тончайшей, серой пыли. С чайную ложку. Этого было еще слишком мало для полноценной работы, зато достаточно для демонстрации.

Я аккуратно собрал драгоценную пыль в склянку. Спрятал свое приспособление и все следы ночной работы. Я рухнул на кровать и провалился в сон без сновидений. Я был измотан, но был доволен.

Неделя добровольного затворничества и симуляции «творческих мук» была достаточным сроком, чтобы любопытство и нетерпение Оболенского достигли предела. Я попросил денщика доложить князю, что «мастер Григорий готов показать первые результаты своей работы». Я знал, что он придет немедленно.

Оболенский вошел в мастерскую с видом человека, который пришел принимать проигранный бой. На его лице читалось разочарования.

— Ну что, Григорий? — спросил он холодно. — Неделя прошла. Я надеюсь, ты покажешь мне хоть что-то?

На моем верстаке, в идеальном порядке, были разложены предметы для демонстрации. Я попросил денщика принести кусок полированного гранита, оставшийся от кладки камина.

— Ваше сиятельство, — начал я, — вы поручили мне создать шедевр. Но, изучив материалы, я понял, что существующие инструменты слишком грубы. Чтобы резать камень, нужен инструмент тверже камня.

— Философия, — отмахнулся князь. — Я жду дела, а не слов.

— Это не философия. Это физика, — я взял в руки маленький медный диск, тонкий, как монета. — Медь — мягкий металл. Она не может поцарапать гранит. Но…

В этот момент мой взгляд упал на руку князя. На его пальце сиял перстень с крупным сапфиром. И меня осенило. Царапина на бездушном граните — это просто фокус. А царапина на личном, дорогом камне князя — это шок. Доказательство, которое невозможно проигнорировать. Это был огромный, безумный риск. Но я решил пойти ва-банк.

— Гранит — мертвый камень, ваше сиятельство. Позвольте, я покажу вам на чем-то, что вы знаете и цените. На вашем перстне. Ручаюсь своей головой.

Оболенский удивленно вскинул бровь.

— Ручаешься головой? Занятно. А что, если твой фокус не сработает?

— Тогда вы получите полное право отправить меня обратно к моему дядюшке.

— Идет! — он с усмешкой снял перстень и протянул мне. — Валяй, колдун. Удиви меня.

Я взял тяжелый перстень. Взял кончиком пальца крошечную щепотку серой пыли из моей склянки, смешал ее на медном диске с каплей масла. Получилась густая, невзрачная на вид паста.

— А теперь, ваше сиятельство, смотрите внимательно.

Я зажал перстень в небольших тисках. Взял медный диск. И тем же самым движением, с легким нажимом, провел им по синей, гладкой поверхности сапфира.

Раздался тихий, отчетливый, неприятный скрежет.

Я вытер камень чистой тряпицей и молча протянул его князю. Оболенский взял перстень. На идеально отполированной синей поверхности камня теперь красовалась тонкая, глубокая белесая царапина.

Он удивленно приоткрыл рот. Его мозг отказывался верить тому, что он видел. Он снова посмотрел на медный диск в моих руках, потом на свой испорченный перстень, потом на склянку с серой пылью. Князь был потрясен до глубины души. На его глазах только что грубо, наглядно, неопровержимо нарушили один из фундаментальных законов мироздания. Мягкая медь только что разрезала сапфир.

— Что… что это такое? — прошептал он, показывая на склянку. — Ртуть? Какая-то адская кислота?

— Нет, ваше сиятельство, — ответил я, наслаждаясь произведенным эффектом. — Это просто пыль. Алмазная пыль. Я потратил неделю, чтобы получить эту щепотку.

Я буквально видел, как в его голове одна мысль сменяет другую. Сначала — шок. Потом — понимание того, какой невероятный инструмент оказался в его руках. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, возможно, спросить о том, как это возможно, как это работает, но тут же пришел в себя. Шок прошел, и на его лице снова появилась кривая усмешка циничного игрока.

— Ловко, дьявол, ловко. Ты доказал свою правоту. Но перстень-то ты мне испортил.

Он положил перстень с царапиной на верстак.

— Так что, это теперь тоже твоя забота. Вернешь его мне в идеальном виде. Вместе с подарком для ее величества. Можешь считать это платой за науку.

Он повернулся, собираясь уходить, словно демонстрация была окончена.

Я смотрел, как Оболенский разворачивается, чтобы уйти. Это был решающий момент. Я показал ему чудо, но он, как истинный аристократ, тут же обесценил его, превратив в мою проблему. «Исправляй». Если я сейчас промолчу, я так и останусь для него просто диковинным фокусником. Нужно было немедленно превратить его потрясение в инвестицию.

— Ваше сиятельство, — сказал я ему в спину. Он остановился, не оборачиваясь. — Я исправлю перстень. Я сделаю его лучше, чем он был. Но для того, чтобы создать подарок для Императрицы, мне нужно больше, чем эта щепотка пыли. И добывать ее вручную — все равно что носить воду решетом.

Он медленно повернулся. На его лице было выражение выжидающего интереса.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Мне нужна машина, — ответил я. — Станок. Который будет делать эту работу быстро и точно.

Я подошел к своему столу и развернул перед ним эскизы.

— Вот, — я повел пальцем по чертежу. — Основа — массивная дубовая станина.