Бренная любовь - Элизабет Хэнд

дверном проеме – она стояла в пол-оборота к камере и тоже была одета во что-то кельтское. Ее лицо скрывали струи дыма от Никова косячка. Дэниел перевернул фотографию и прочел надпись: «На карточку взгляни – меня вспомяни. 29 апреля 1978 года».

На его лице забрезжила изумленная улыбка.

29 апреля – это ведь сегодня!

На долю секунды его лицо стало почти таким же милым и юным, как на фотографии. Дэниел покачал головой и вернул рамку на место.

Меня вспомяни. Тогда Ник Хейворд казался ему почти небожителем. Дэниел даже писал о нем в таком ключе для журнала «Крем»: «Хейворд играет на автоарфе, у которой вместо струн – его собственные жилы и переломанные кости, обрывки любовных историй с плохим концом и металлический привкус бесчисленных кумарных утр».

Дэниел поморщился. Теперь-то он знал, что все это чушь собачья. Песнетворчество – это труд, ежедневный и кропотливый, как и писательство. Если Ник до сих пор считает иначе, то он просто тешит себя иллюзиями.

А эта его ревность – черт возьми, с какой стати Ник запрещает ему видеться с Ларкин? Досадливая гримаса Дэниела превратилась в оскал. Он провел рукой по ряду книг на полке и наугад выдернул одну, раскрыл и принялся читать:

Чтоб мертвых воскрешать,

Не надо быть великим чародеем;

Нет в мире безнадежных мертвецов:

Подуй на угли отгоревшей жизни —

И пламя вспыхнет вновь.[17]

Он бросил книгу на пол и приблизился к окну, выходившему на Хай-стрит. Вся эта клятая затея с творческим отпуском была бестолковой попыткой дуть на угли отгоревшей жизни, чтобы выйти на новый уровень, вырваться наконец из своего уютного неприступного логова над Коннектикут-авеню, где он жил в окружении первых изданий Буковски, иллюстрированных грампластинок, автографированных работ Капонигро и заставкой для рабочего стола из третьего «Кремастера».

К несчастью, Дэниел не имел четкого представления о том, что из себя представляет этот новый уровень. Даже в самых смелых мечтах он не мог представить, что поп-культурное исследование легенды о Тристане и Изольде принесет ему стипендию Макартура или хотя бы хвалебную рецензию в «Сандей таймс». Однако он отдавал себе отчет, что до конца жизни будет считать себя ничтожеством, если прекратит стремиться к бо`льшему – пусть он и понятия не имеет, что это может быть.

Дэниел смотрел на Кэмден-хай-стрит, на толпы насекомоподобных людей в черных и неоновых одеяниях из микрофибры, которые то сбивались в одну массу, то рассыпались, ощетиниваясь антеннами мобильных телефонов, словно непрерывно внимали глухому подспудному гулу коллективного разума. Возле клуба «Электрик боллрум» стоял бронеавтомобиль «Хамви» – редкое по нынешним временам зрелище, – за черными окнами которого скрывался какой-нибудь наркоделец, диджей или бизнесмен. У входа в метро девица в туфлях на стеклянных каблуках и шляпе из спутниковой тарелки торговала светящимися бусами и водой «Дасани», а из колонок над дверью обувного магазинчика напротив летел трип-хоп-кавер на песню «She’s Going Bald». Из гостевой спальни донесся тихий женский голос (компьютер напоминал Дэниелу о завтрашнем интервью) и мелодичное пиликанье одного из наладонников Ника.

Дэниел жил в том будущем, которое так восторженно рисовал двадцать пять лет назад в одной из своих первых колонок для «Горизонта», и подыхал от скуки.

– Плакала твоя мечта о безопасности, – сухо заметил Ник, когда Дэниел сообщил ему о своем приезде и желании остановиться в Кэмден-тауне.

Однако все вокруг было одним сплошным воплощением этой мечты: Сеть стала для него огромным электронным коконом, из которого было не выбраться. Дэниел задернул шторы, ушел в гостевую спальню, проверил почту и лег спать.

Сон не шел. Мысли беспрестанно мельтешили между Ларкин и Ником, подсвеченные тем странным зеленым светом из салона «миникупера»… Впрочем, нет, то был не свет, но и не темнота, не тень: в голову почему-то лезло слово «отсутствие». Дэниел пожалел, что бросил трубку, надо было выслушать Ника и узнать, что тот навыдумывал себе в оправдание.

La belle dame sans merci.

Может, стоило позволить Нику завтра увязаться за ними? Она видит в тебе другого… другое.

А сама она кто? Дэниел вспомнил ее глаза, прилипшую к щеке прядку волос. Может, все-таки перезвонить Нику?

Он зевнул: нет уж. Наутро от тревоги не останется и следа. Он натянул на голову одеяло, поглубже вставил беруши, чтобы не слышать психоделического пиликанья уличной жизни за окном, и наконец уснул.

Утром Ларкин вошла в подъезд сама. «У меня есть ключ! – крикнула она в домофон. – Не спускайся!»

Дэниел встретил ее на лестнице: пока он накидывал кожаный бомбер, она стряхивала воду с зонта.

– Там прямо потоп! – Она тряхнула волосами, обдав его каплями дождя, затем неодобрительно посмотрела на его модные войлочные сабо. – Ты точно готов? Может, хоть на голову что-то наденешь? Только быстро, я там припарковалась неудачно, заперла другую машину.

– Да. Нет. Едем!

Он выбежал за ней на улицу и кое-как втиснулся в «миник». В салоне гремела музыка: заглавная песня с альбома Ника «В постели с героиней». Дэниел тут же, машинально, выключил ее. Ларкин скользнула за руль, машина резко тронулась, и Дэниел врезался головой в боковое окно.

– Ай! – Он повернулся к Ларкин, потирая висок. – Давно вы с Ником знакомы?

Она снова включила музыку.

– Хороший альбом. Мы знакомы целую вечность.

– Целая вечность – это сколько?

– Много. У нас с Ником был роман, если ты об этом. – Она простодушно заглянула ему в глаза. – Ты ведь об этом?

Дэниел кивнул.

– И?..

– Меня всегда завораживало его творчество. Никогда не понимала, как это происходит – как рождаются песни. Это для меня загадка…

Она помотала головой, потом решительно стиснула зубы и призналась:

– Я бы тоже так хотела. Писать музыку, как он. И еще мне хотелось помочь ему с работой.

– В самом деле? – Дэниел однажды видел, как Ник дал пинка парню, предложившему ему поменять пару аккордов в «Белых скалах». С тех пор Ник стал мягче, но ненамного. – И как ты ему помогла?

– Показала несколько народных баллад – давно, когда он еще играл в составе «Дарк даймонд».

– Ах вот кому мир обязан появлением альбома «Небес сиянье и долгие прощанья»!

– Я думала, Ник – твой лучший друг.

– Так и есть, как это ни печально.

– Тогда почему ты с ним так груб?

– Разве? – Дэниел задумался, потом пожал плечами. – Может быть, от зависти: ему все так легко дается.

– Легко? По-моему, это заблуждение. Он вкладывает в свои песни много труда.

– Да? Пусть попробует хоть раз уложиться в сроки.

– Ты вроде в