Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

на сон, в котором все, что ты делаешь, не имеет никакого эффекта. Пули свистели, разрывая листья и ветки, теребя мои волосы.

Затвор «Браунинга» замер в заднем положении — пуст.

Пригибаясь и виляя, больше от страха и боли, чем из-за стратегии, я сунул оба пистолета в пальто и развернулся, побежал, вырывая из-за пояса дерринджер. Передо мной вырос огромный дом, «626», выбитое футовыми буквами на его широкой гаражной двери. Я бежал по этой бесконечной извилистой дорожке, пока изрешеченное пулями покрытие жалило мои лодыжки. На полпути, словно по команде, дверь начала подниматься.

Неужели я умру, запертый в гараже, как та несчастная душа на Эмерсон-стрит — что? — всего лишь вчера? В двери начали появляться рваные дыры, беспорядочная строчка, ползущая в моем направлении.

Я плыл к ней, как в замедленной съемке, пока судно на воздушной подушке, паля из всех орудий, начало взбираться по дорожке.

Мое лицо врезалось в поднимающуюся дверь, в то время как пули врезались в мое тело.

Кровь брызнула на панель передо мной! Нижний край поднялся мимо меня, пока я пытался высвободить дерринджер, навести его для одного жалкого выстрела. Нет сил взвести курок… тротуар поднялся и ударил меня по лицу.

VI: Сила возмездия

— Руки вверх, омбре! — Красное Облако навел свои верные «Роджерс и Спенсер» на бандитов, взводя большими пальцами курки, что громко щелкнуло в внезапной, наполненной пылью тишине.

— Это Маршал! — воскликнул их главарь. Никакая маска не могла скрыть голос Макса Гольдштейна, он же «Малыш Колорадо».

— Этот негодяй все это время прятался в багажном отделении!

— Верно, Малыш, — Красное Облако ободряюще подмигнул Хуа Чонг, хорошенькой новой школьной учительнице. — Вы, разбойники, ограбили свой последний паровой дилижанс — теперь ответите перед Пинкертонами Невады!

— Тед ван Рузвельт, «Громилы паровых дилижансов»

Вы когда-нибудь просыпались в темной комнате и мягкой кровати, с головной болью до самых колен?

Мои руки не двигались. Когда я вдохнул, острая боль пронзила меня от позвоночника до грудины. Я был жив, но протекал.

— Держите, — сказал первый голос, мягкий, женский. — И подавайте их в резак. Боюсь, нам придется удалить это все.

Звук скрежета, царапанья. Что бы они там ни отрезали, я надеялся, что не буду петь фальцетом после этого.

Надо мной нависла расплывчатая тень.

— Великие расплавленные мушкеты! Только посмотрите!

— Не толкай меня под локоть, Люси! — Мужской голос, и почему-то знакомый. — Ты заслоняешь Кларисce свет!

— Но она права, — сказал первый голос. — Такие грубые зубные протезы! И у него прогрессирующий гериоз — видите вздутый живот, обвисшую ткань вокруг глаз? Те немногие волосы, что у него есть, седеют!

— Радиация или старость?

— Ни то, ни другое, Эд, — это был снова первый голос, обеспокоенный. — Ты бы видел сканер — ядовитые закупорки, язвы. И артерии! Даже без этих пуль в нем, — дзинь! дзинь! — он бы протянул еще лет десять. Дзинь!

Я слышал этот звук раньше, когда наблюдал, как из заключенного извлекают картечь после ограбления винного магазина. На этот раз я бы возмутился сопутствующим разговором, но агония делала все остальное незначительным.

— Люси! Нет реакции на сомастезию. Добавь еще деление!

— Есть… Успешно?

— Мы уже на красной черте. Болеутоляющие просто не действуют.

— Какие болеутоляющие? — прохрипел я сквозь раскаленные кочерги в груди.

— Успокойся, дружище, — сказал мужской голос. — Ты будешь в порядке — правда, Кларисса?

Даже не в фокусе, он кого-то мне напоминал.

— Да, да, будешь.

— Брось, сынок, ты не лишился никаких важных частей! — Это была старуха. Она склонилась надо мной и подмигнула.

— Это х-хорошие новости… — Все, что я смог издать, — это шелестящий хрип.

— Боль…

— Я сдаюсь, — сказал прекрасный голос. — Люси, электросон — снаружи в фургоне, синий кейс под регенератором.

— Будет сделано, милая. Что-нибудь еще?

— Да, — сказал мужской голос. — Проверь «ком» еще раз. Если этот «Фронтенак» вернется, я хочу до него добраться!

— Сперва опереди меня, детка! Видишь, что осталось от моих передних окон? — Она угрожающе взмахнула огромным пистолетом. — Жаль, я не додумалась пальнуть по их котлу!

Ее голос затих, пока она уходила, бормоча себе под нос.

— И я, — ответил он вполголоса. — Кларисса, ему можно говорить… только потихоньку? Кто вы? Что все это значит?

Я попытался сфокусировать зрение. Парень был похож на меня достаточно, чтобы его могли призвать в армию вместо меня.

— Уин Беар… Лейтенант, Денвер — был такой город, в шестидесяти милях к югу. Только его нет! Взорван к… — Я остановился, тяжело дыша, борясь с иссушающей болью. — Я, в общем, из прошлого — путешественник во времени!

Он недоуменно нахмурился. Со зрением у меня было все в порядке. Я мог различить каждый волосок в его густых, очень знакомых бровях.

— Дружище, в шестидесяти милях к югу отсюда есть только Сент-Чарльз-Таун. Стоит там, ну, лет 125. До этого — одни бизоны.

Странный холодок, который я почувствовал, не имел ничего общего с пулевыми ранениями.

— Но я там родился. Там я и Тружусь в Виноградниках, раздвигая… — Меня начало рвать, я задыхался и откинулся назад, слишком измученный, чтобы закончить.

Вот и все. Я попал в ловушку, подорвался, меня расстреляли из автомата, и в довершение всего я влетел лицом в гаражную дверь. По какому-то стечению обстоятельств, не выдерживающему пристального изучения, я был жив. Но, очевидно, не все мои шарики долетели со мной. Я знал этого парня: другой Эдвард Беар. Если это не будущее, то где, черт возьми, я был?

Вернулась Люси, ее «лошадиный пистолет»[40] съежился до размеров «курносого». Кларисса кивнула ей.

Прежде чем я успел запротестовать, она ткнула мне в шею маленьким пистолетом: — Вот это должно сработать! — и нажала на курок.

ЧЕТВЕРГ, 9 ИЮЛЯ 1987

Дуло все еще холодило шею. Я повернулся. — Люси, как ты изменилась!

Надо мной стояла захватывающая дух блондинка «персик со сливками», лет тридцати, с ореховыми глазами — когда она улыбалась, уголки морщились, словно она делала это искренне, — и едва-едва вздернутым носиком. На ней был ярко-красный комбинезон с вышитым на левом плече белым крестом в круге.

Стена казалась одним огромным окном, выходящим на медово-желтый луг и фиолетовые аквилегии. Примерно в