Я – Товарищ Сталин 8 - Андрей Цуцаев

была слишком опасной, а без Сато не было никого, кто мог бы заставить его это сделать. Он решил, что завтра уничтожит черновик, чтобы никто не нашёл его. Это был единственный способ защитить себя.

Он сел за стол, пытаясь отвлечься на рутинные дела. Взял статью о пожаре в районе Синдзюку, внёс правки, исправляя корявые фразы новичка, и переписал вступление, чтобы текст звучал живее. Затем проверил репортаж о новом театре в Гиндзе, где режиссёр ставил пьесу о самураях, и добавил несколько ярких деталей. Ответил на письма читателей. Но мысли возвращались к Сато. Кто его убил? Люди Накамуры, защищавшие свои секреты? Или кто-то другой, кому Сато перешёл дорогу? Кэндзи знал, что статья была связана с этими именами, и её существование делало его уязвимым. Он не мог рисковать.

Кэндзи раскрыл записную книжку, перечитал заметки: «Накамура, Ямасита, Окада, Танака. Чайные: Красный журавль, Золотой дракон». Эти имена и места были опасными зацепками, но теперь они были бесполезны. Он не собирался копать глубже — смерть Сато была концом этой истории. Он вырвал страницу из записной книжки, разорвал её на мелкие кусочки и бросил в корзину. Статья должна исчезнуть. Кэндзи чувствовал облегчение, но страх не отпускал. Кэмпэйтай могла знать о его связи с Сато, и это делало его мишенью.

Редакция опустела. Кэндзи остался один, глядя на ящик, где лежал портфель. Он достал черновик, перечитал его напоследок. Текст был хорош: интригующий, осторожный, с намёками на раскол в армии. Но он был рад, что не придётся его публиковать. Сато мёртв, и с ним умерла угроза. Кэндзи сложил бумаги, решив, что завтра сожжёт их. Он надел шляпу и вышел на улицу.

Гиндза сверкала огнями, кафе манили тёплым светом, торговцы расхваливали устрицы и сладости. Где-то играли на сямисэне. Кэндзи шёл к остановке, чувствуя, как усталость наваливается на плечи. Он был свободен, но страх, что Кэмпэйтай или убийцы Сато придут за ним, не отпускал. Он остановился у перекрёстка, глядя на огни города, и подумал: «Я сделал всё, что мог. Теперь всё кончено».

Глава 6

Убийство генерала Эмилио Де Боно всколыхнуло Асмэру. Новость о засаде на дороге в Массауа разлетелась по колонии быстрее ветра. Официально говорили о нападении абиссинских повстанцев, но в офицерских кругах шептались о предательстве, о деньгах, что текли в чьи-то карманы, о заговорах, что плелись за закрытыми дверями. Полковник Витторио Руджеро ди Сангаллетто, чья роль в этой истории оставалась скрытой, продолжал свою игру. Он ходил по штабу, подписывал отчёты, отдавал приказы, но мысли его были далеко: тайник под половицей, где лежали пачки долларов, завёрнутые в промасленную ткань, и человек по имени Деста Алемайеху, чьё влияние ощущалось всё сильнее.

Утром следующего дня в Асмэру прибыл новый генерал, назначенный заместителем командующего итальянской армии в Эритрее и Абиссинии под началом генерала Родольфо Грациани. Это был корпусной генерал Лоренцо Адриано ди Монтальто, князь из старинного сицилийского рода, чьи предки владели виноградниками и дворцами близ Палермо и славились умением лавировать в политических интригах. Лоренцо был высок, худощав, с резкими чертами лица: острый подбородок, высокий лоб, тёмные глаза, которые, казалось, видели больше, чем он говорил. Его тёмные волосы, слегка тронутые сединой у висков, были зачёсаны назад, а мундир сидел так, будто его шили прямо на нём. В Асмэру он приехал с репутацией человека, который умеет находить выгоду там, где другие видят лишь неразбериху.

Витторио впервые увидел генерала на утреннем совещании в штабе. Лоренцо вошёл с лёгкой, почти театральной уверенностью, будто привык быть в центре внимания. Он кивнул офицерам, но его взгляд задержался на Витторио чуть дольше, чем на остальных. Полковник, привыкший подмечать такие детали, почувствовал лёгкий укол интереса. Совещание было коротким: Лоренцо изложил свои планы — усилить дисциплину, укрепить гарнизоны, разобраться с повстанцами — и говорил с такой уверенностью, что даже скептики в зале притихли. После совещания он подошёл к Витторио, стоявшему у окна с видом на пыльный двор.

— Полковник ди Сангаллетто, верно? — голос Лоренцо был глубоким, с мягким сицилийским акцентом, который придавал словам тёплую, почти доверительную интонацию. — Слышал о вас. Говорят, вы из тех, кто умеет держать нос по ветру.

Витторио слегка улыбнулся, но его глаза остались настороженными. Комплименты в таких кругах часто скрывали проверки или намёки.

— Генерал ди Монтальто, — ответил он, слегка наклонив голову. — Ваша репутация вас опережает. Сицилийские князья редко выбирают жару Эритреи вместо виноградников Палермо.

Лоренцо рассмеялся, и его смех был неожиданно искренним, почти мальчишеским, что контрастировало с его аристократической выправкой.

— Виноградники хороши на пенсии, полковник, но настоящая игра идёт здесь. Суровая обстановка, интриги, возможности — это и есть жизнь, разве нет?

Витторио кивнул, ощущая, как между ними возникает невидимая связь. Лоренцо не был похож на Де Боно, чья прямолинейность граничила с наивностью, или на Грациани, чья жестокость была холодной и расчётливой. В генерале ди Монтальто чувствовалась смесь утончённости и хищной хитрости, что делало его одновременно опасным и притягательным.

— Позвольте пригласить вас на ужин, полковник, — сказал Лоренцо, поправляя перчатку на левой руке с лёгкой, почти небрежной грацией. — Сегодня вечером, в офицерской столовой. Хочу лучше узнать человека, чьё имя упоминают с таким… интересом.

Витторио слегка прищурился, оценивая предложение. Он привык быть осторожным, но отказ мог показаться подозрительным.

— С удовольствием, генерал, — ответил он, сохраняя лёгкую улыбку.

Вечером офицерская столовая, обычно наполненная гулом разговоров и смеха, была притихшей. Присутствие нового генерала заставляло всех держаться сдержаннее, хотя бутылки вина на столах опустошались с привычной скоростью. Витторио явился в парадном мундире — тёмно-синем кителе с серебряными пуговицами, скромном, но безупречном. Лоренцо, напротив, выглядел так, будто собирался на приём в высшем свете: его мундир был украшен тонкими золотыми галунами, на груди поблёскивал орден, которого Витторио не узнавал, а манжеты белоснежной рубашки сверкали в свете ламп.

Они сели за отдельный столик у окна. Молодой эритреец из гражданского персонала поставил перед ними бутылку кьянти и тарелки с жареной бараниной, приправленной розмарином и чесноком. Лоренцо поднял бокал, разглядывая вино на свет, словно знаток.

— За Эритрею, — сказал он с лёгкой иронией, которая не ускользнула от Витторио. — И за тех, кто умеет в ней выживать.

Витторио поднял свой бокал, слегка улыбнувшись.

— За выживание, генерал. Здесь этому учатся быстро, иначе не протянешь.

Они выпили, и терпкое вино, тёплое и насыщенное, слегка расслабило напряжение. Лоренцо откинулся на спинку стула, его взгляд стал менее официальным, но всё ещё цепким, словно он