Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

— Я считаю, что Геродот неправ! Мне кажется, что более правильное представление о форме Земли у Аристотеля. Его теория о сферической форме…

Не дав закончить мысль, старик резко оборвал меня:

— Геродот — великий путешественник, объехавший весь мир, а Аристотель за всю свою жизнь ни разу не покидал пределов Эллады! Кому из них лучше знать, что представляет собой Ойкумена⁈

Вижу, что учитель воспринял мои слова уж слишком близко к сердцу. Его былая мягкая насмешливость куда-то пропала, рот вытянулся в узкую нить, а в глазах появилась холодная злость.

'Кажется, кто-то тут сильно недолюбливает Аристотеля! — Сыронизировав, вдруг понимаю, что это неплохой повод избавиться от учителя, способного заподозрить меня в подмене.

«Если вывести его из себя, то о скандале обязательно узнают, тогда к сомнениям этого старца будут относиться уже по-другому, мол, он сводит счеты с капризным ребенком!» — прихожу к такой мысли и тут же начинаю приводить свой коварный план в жизнь.

— Большое лучше видится на расстоянии! — вызывающе вскидываю взгляд на учителя. — Чтобы оценить размер и форму дома, не надо обнюхивать его углы как собака, достаточно отойти и взглянуть на него издалека.

Специально веду себя дерзко и допускаю крайне обидные сравнения. Мой укол достигает цели, и старик взрывается:

— Да как ты смеешь сравнивать великого Геродота с собакой! Я, Деметрий из Ассоса, твой наставник и учитель, говорю тебе, что это непозволительно! К Аристотелю можно относиться с уважением как к философу, но как географ он — полное ничтожество!

Нахожу, что он дал мне отличный повод, и вскакиваю с табурета.

— Сейчас вы оскорбили учителя моего отца! Если бы он был жив, вы бы никогда не позволили себе такого! — пытаюсь выдавить из себя слезу, но ни черта не получается.

Видимо, вид у меня и без слёз жалостливый, потому как учитель сразу же отыгрывает назад:

— Нет, нет! Я ни в коем случае не хотел обидеть Великого Александра! Ты меня не так понял, я лишь…

Не даю ему закончить и отворачиваюсь к стене с криком:

— Уходите! Сегодня я не хочу больше заниматься!

Слышу стариковское шарканье сандалий и понимаю, что Деметрий из Ассоса решил не травмировать ранимую психику подростка и удалился.

«Вот и правильно! — не оборачиваюсь до тех пор, пока до меня не долетает звук захлопнувшейся двери. — Теперь будет повод попросить у Барсины заменить учителя».

Глава 5

Город Вавилон, начало июня 323 года до н.э.

Радость от того, что я так ловко выпутался из довольно щекотливой ситуации, вскоре сменилась уколом совести.

«Не слишком ли жестоко я обошелся с, наверняка, заслуженным человеком. — Зашевелилось во мне сожаление. — Сможет ли он найти работу, если его попрут из дворца?»

Такое самокопание, к счастью, продлилось недолго и закончилось возмущением против собственного интеллигентского слюнтяйства.

«Если ты будешь думать о всех страждущих этого мира, то, точно, долго не протянешь. В нынешних экстремальных условиях нужно все поставить на выживание, а потом заботиться о чистоте совести и прочем! А учитель без работы не останется, в этом времени грамотные люди были в цене!»

Успокоив себя, я вновь задумался над тем, чем бы мне заняться.

«Хорошо бы библиотеку тут отыскать, — подумав так, я иронично хмыкнул. — Поработать, так сказать, с первоисточниками! Не может быть, чтобы у Александра Великого не было библиотеки».

Развить эту мысль я не успеваю, потому как в этот момент в комнату входит уже знакомый мне мужичонка. Без стука или какого-другого предупреждения, он возникает в открытом проеме двери и, сделав шаг в сторону, замирает у стены.

Встречаю его крайне недружелюбно:

— Стучать тебя не учили⁈

На что получаю совершенно искренний и непосредственный ответ:

— Нет!

С таким ответом не поспоришь, и я выражаю свое негодование лишь взглядом и молчаливым возмущением.

Вошедший же абсолютно бесстрастно доносит до меня «мамочкино» указание.

— Пресветлая госпожа Барсина указывает своему сыну Гераклу немедля прийти в обеденную залу.

Первым порывом хочу спросить «Зачем?», но тут же понимаю, что этот вопрос останется без ответа. Поэтому просто подхожу к стоящему мужчине и, впервые по-настоящему, рассматриваю его.

Худющее тело, ошейник раба на тощей шее, не по-мужски узкие плечи и вытянутое, смуглое лицо в обрамлении длинных, заплетенных в косички черных волос.

«Этот мужик приставлен ко мне вместо Зику и, по-видимому, надолго, — решаю про себя. — Тогда надо бы узнать, как его зовут!»

Не откладывая, задаю своему охраннику этот вопрос.

— Как зовут⁈

— Кого? — с полной невозмутимостью реагирует он, и я бросаю в сердцах:

— Ну, не меня же!

— Не вас⁈ — тут же вопрошает мужик. — А кого⁈

Прикрываю глаза, дабы справиться с подступающим бешенством.

«Раз, два, три, четыре…» — счет меня успокаивает, и я понимаю, что с сарказмом в этом времени надо быть поосторожнее. Этот выбесивший меня индивидуум не единственный такой.

Успокоившись, начинаю второй заход и для убедительности тыкаю в мужика пальцем.

— Как тебя зовут?

— Гуруш! — цедит он удивленно.

Еще раз убеждаюсь, что спрашивать имя у раба здесь не принято, и, тем не менее, удивляю его еще раз.

— Откуда ты?

Секундное оцепенение, словно бы мужчина мучительно вспоминает свое происхождение, и все-таки произносит:

— Я родился рабом и всегда жил здесь, в Вавилоне, но в детстве мать говорила, что мы аккадцы.

Зачем мне это, я не знаю, но исхожу из того, что лишним знание не бывает. Раз этот аккадец какое-то время будет тереться рядом, то лучше знать о нем побольше.

Мой страж тяжело вздохнул: видимо, воспоминание детства у него не из приятных.

Не даю ему снова впасть в прострацию и открываю дверь.

— Так что ты, Гуруш, стоишь⁈ Веди! Куда там меня позвали⁈

* * *

Впереди с масляным светильником в руке шагает Гуруш, за ним — держащая меня за руку Барсина, и последним — не умолкающий ни на секунду Мемнон.

Вот и сейчас, в который уже раз, он начал распространяться о своих сомнениях.

— Не нравится мне все это, госпожа! Зачем Пердикке звать нас в Восточное крыло? Оно давно уже пустует.

Не оборачиваясь, Барсина бросает на ходу:

— Значит, он хочет поговорить с нами без свидетелей!

— О чем ему с нами говорить? — вздыхает в ответ Мемнон, но Барсина лишь прибавляет шагу и еще крепче сжимает мою ладонь.

Через