Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

же хлеб, сыр, оливки в отдельной миске, и всё это я сжевал, даже не чувствуя вкуса.

«А сейчас что? — мысленно задаюсь вопросом. — У „мамочки“ хорошее настроение, и она решила позавтракать с сыном, или мы всегда принимаем пищу втроём?»

Насчёт втроём я тоже погорячился. Оказалось, что Мемнон с нами завтракать не будет. Пока Барсина укладывалась на кушетке, он отступил на шаг и встал рядом со старой рабыней, что замерла деревянным истуканом у самых дверей.

«Интересно, — косясь на „мамочку“, ищу удобную позу, — в каком же статусе наш милейший толстяк, неужели он тоже раб?»

Пристраиваю локоть левой руки на подушку, ладонью подпираю голову — всё, я готов к трапезе.

Смотрю, как Барсина потянулась свободной правой рукой к пшеничной булке, оторвала от неё кусочек, макнула его в оливковое масло и отправила в рот. Затем так же ловко и быстро повторила тот же маневр с мясом.

Наблюдаю за ней с некоторым чувством зависти любителя перед профессионалом. Её правая рука работает со скоростью конвейерного манипулятора, выполняющего запрограммированную операцию.

Вот она подхватила ломтик сыра, потыкала им в мисочку с мёдом и поднесла его к накрашенным губам. Те неожиданно прервали процесс и вопросительно изогнулись.

— Что ты так смотришь на меня, Геракл? И почему ты ничего не ешь? Может, ты заболел? — Она прожевала свой сыр и воскликнула, словно осенённый догадкой Архимед. — Тебя продуло в саду! Зачем ты вообще попёрся в сад с самого утра⁈

Вопросы сыпятся на меня как из рога изобилия, но видно, что Барсина совершенно не ждёт на них ответа.

«Так ещё проще!» — решаю про себя и, включив набычившегося подростка, молча начинаю есть.

Моя правая рука не показывает чудес ловкости, и я с трудом отламываю кусок булки. Он оказывается слишком большим, чтобы сразу запихать его в рот, и мне приходится жевать просто хлеб и лишь потом тянуться за мясом.

«Что за идиотская традиция — есть лёжа, да ещё и одной рукой!» — ругаюсь про себя, но всё-таки пытаюсь запихать в себя как можно больше, памятуя, что вчера меня кормили всего один раз.

Как говорится, голод не тётка, и сейчас за столом я неожиданно почувствовал, что зверски проголодался.

Молча работаю челюстями, одновременно поглядывая на «мамочку», а та вдруг подняла свой пустой бокал.

На это движение сразу же среагировал Мемнон. Подскочив к столу, он зачерпнул черпаком из стоящего рядом горшка розовато-красную жидкость и налил Барсине.

Повторяю её жест, и мне тоже наполняют бокал. От него пахнет вином, но, попробовав, я понимаю, что это даже не вино, разбавленное водой, а вода с добавлением чуточки вина.

Покончив с едой, я лежу и стараюсь не смотреть на Барсину, но вот она тоже закончила завтракать, и её требовательный взгляд упёрся в меня.

«Чего она хочет?» — пытаюсь догадаться самостоятельно, но та сама приходит мне на помощь.

— Не хочешь сказать маме спасибо⁈

В её голосе слышится жесткость, но едва я произношу волшебное слово, как она меняет гнев на милость.

— Подойди, малыш, и чмокни свою любимую мамочку!

Покорно подхожу и чмокаю в подставленную щёку. При этом мой взгляд непроизвольно цепляется за её оголённую кожу, и я проклинаю ещё и здешнюю одежду, или, точнее, её отсутствие.

Гоню от себя этот морок и получаю милостивое «мамочкино» напутствие:

— Иди к себе, мой милый Геракл, и не броди больше по парку! Сейчас слишком опасные времена!

* * *

Сижу на табурете в своей комнате и с полной безнадёгой пялюсь в угол. Нервное напряжение спало, и мне стало до невозможности тоскливо. Первая же свободная минута ввергла моё сознание в состояние грустной безнадёжности.

«Ты будешь играть в песочнице деревянными лошадками, слушать сюсюканье Барсины и страдать из-за этого идиотского тела подростка по ночам!»

— Тьфу ты! — не могу сдержать отвращения перед открывающейся перспективой. — Ну за что мне всё это⁈

Тут я с удивлением слышу скрип открывающейся двери и не успеваю раздражённо подумать, кого это ещё принесло, как в комнату заходит благообразный старик с завитой бородой и уложенными жидкими волосиками.

— Здравствуй, Геракл! — Старикан чуть склоняет голову, приветствуя меня, и я невольно отвечаю.

— Здравствуй… — Тут я теряюсь и добавляю уже про себя:

«Уж не знаю, как тебя зовут!»

— Вижу, у тебя сегодня плохое настроение. — Не смутившись, старик отреагировал на моё бурчание вполне по-взрослому.

Улыбнувшись, он заговорщицки подмигнул мне:

— Я слышал, ты сегодня утром заблудился в саду. Не расскажешь, чего искал?

Не отвечая, быстро пытаюсь понять, как себя вести.

«Судя по тону, настоящий Геракл был в дружеских отношениях с этим стариканом. Это плохо! Ему будут более заметны так внезапно появившиеся изменения».

Никак не отреагировав на моё угрюмое молчание, старик добродушно улыбнулся.

— Ладно, не хочешь поболтать со стариком, тогда давай перейдём к уроку. Раз уж ты посвятил сегодняшнее утро путешествию, то поговорим о географии.

«Ах, вот оно что! — радостно восклицаю про себя. — Это учитель!»

Удовлетворение от того, что наступила хоть какая-то ясность, тут же сменяется тревогой.

«Чему ты радуешься⁈ Раз учитель, то знает настоящего Геракла, как облупленного, а я даже сымитировать его не смогу, потому как совсем не представляю, каким был этот мальчишка!»

Решив, что в такой ситуации лучше всего поменьше говорить и побольше слушать, молча смотрю на учителя, а тот уже начал урок.

— Согласно учению Геродота, Земля представляет собой тело неправильной формы, состоящее из трёх континентов: Европы, Азии и Африки. Азия и Африка со всех сторон окружены Океаном. Европа же — нет. Она начинается от Геркулесовых столбов и…

С теорией Геродота я знаком не хуже этого старика, и сейчас меня больше волнует, как бы, не вызывая подозрений, узнать его имя.

Задумавшись, я пропускаю мимо ушей половину из того, что говорит учитель, и чуть ли не вздрагиваю, услышав его прямой вопрос:

— А ты что думаешь, Геракл⁈

«Интересно, о чём? — встревоженно спрашиваю самого себя и не могу удержаться от иронии. — Так глупо я себя не чувствовал со времен школы!»

Круглые глазки старика смотрят на меня насмешливо и с каким-то превосходством, подсказывая мне, что доставшийся мне Геракл не отличался умом и сообразительностью.

«Ладно, — неожиданно решаю про себя, — вечно изображать из себя дурачка всё равно не получится, а ломать стереотипы лучше сразу!»

Глядя прямо в глаза учителю, ошарашиваю его неожиданным