Целитель. Назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест

«кому-то» не понравиться — это то, что масло загустевало при охлаждении. «Ну, так разогрейте», говорил я жене.

Услышав в словах следователя угрозу «невозбуждения» уголовного дела, я снял побои повторно, сымитировав тяжёлое сотрясение мозга, полученное от кулаков, нападавших на меня бандитов, благо, симптомы я знал очень хорошо. Так что, дело возбудили, но нужно было передопросить свидетелей: капитана, старпома и вахтенного матроса, наблюдавших из ходовой рубки за моей, ха-ха, «рубкой».

Угрызения совести я не испытывал. Как и Жеглов я придерживался понятия, что «бандит должен сидеть в тюрьме». А Захаров и его подельники были именно бандитами-грабителями. А грабёж — деяние особо общественно значимое, так как исполняется в открытую, с пренебрежением к закону и правопорядку.

Лексуса я отдал дяде Гене. Мы с ним на время поменялись. Он мне свою Глорию, а я ему тридцатитысячного Лексуса. Это был, своего рода, рекламный ход. Я ему так и сказал. Объяснив, что в Японии ожидают ещё почти тысяча таких машин. И они, действительно, ожидали.

Мы с Ямагучи хорошо посидели в небольшой сауне и хорошо поговорили. Предложенный мной проект по созданию совместного советско-японского предприятия, он воспринял на ура. Для подтверждения, что я не блефую, я за машины выписал ему чек и он его тут же проверил, позвонив из сауны в банк по телефону. Чек я подписал именем Дожн Смит и Ямагучи всё сразу понял. Он был в команде социалиста Минобэ, а значит догадывался о его связи с русскими. Да что там догадывался? «Первый» с Ямагучи в некоторых мирах серьёзные дела проворачивал.

Вот и сейчас лицо Ямагучи не дрогнуло. И теперь не важно было, знал ли я лично Минобэ, или через «некоторых» людей. Я знал «волшебное» слово. Которое и произнёс в трубку телефона и на которое Тадаси Минобэ отреагировал, вопросом: «Вы где находитесь?»

— Я передам трубку мистеру Ямагучи, он пояснит.

Ямагучи пояснил.

— Я срочно вылетаю и через два часа буду в Тибо, — сказал Тадаси.

Так мы и заключили договор о сотрудничестве от имени Джона Смита, который купил тысячу — люблю круглые цифры — автомашин «Лексус» по цене десять тысяч долларов за штуку, оставив у продавца на временном ответственном хранении. И теперь Ямагучи, через связи Минобэ в Москве эти машины должен был продать по цене в тридцать тысяч долларов, как абсолютно новые. А я просто сидел дома и ждал результата сделки на которой должен был «поднять» ещё десять миллионов.

А пока я втаривался продуктами. Мы втаривались. Мы — это: я, отец, тесть, дадька Саша, дядя Гена. Тенденция роста цен и исчезновения продуктов в мае девяносто первого года уже просматривалась чётко и мои закупки, начатые ещё в марте, были оценены родственниками с одобрением.

У дяди Гены был Калиниченко, занимающийся снабжением флота и своих друзей. У моего тестя Олега Ивановича тоже всё было схвачено и прикручено, были бы деньги, а они были. Я, действительно, начал лечить, и неплохо на этом зарабатывать.

Моя заявка в милиции, что я — экстрасенс, не была выдумкой. Меня и вправду вдруг «осенило». Когда я махал руками и ногами. Я тогда так испугался, что чуть не уссался. Когда увидел на палубе «утырков» с дегенеративными лицами и дебильными ухмылками. Просто, э-э-э, в этом мире я очень давно не дрался. А чтобы драться, нужно драться. Чтобы стрелять, нужно стрелять. И так далее.

То есть, нужна постоянная практика. И драка, это совсем не спорт. Тогда я представил, что я кого-то бью и понял, что и не знаю, как бить-то. Это же не в мешок. Почему я и предпочитаю бить в печень, потому что тело, жно именно, как мешок. А в голову кулаком… Это сложно. Нужна сноровка и «целкость». Кость в кость, можно и кулаки переломать и пальцы вывернуть. Макивара, макивара и макивара! Вот что даёт некоторую гарантию успеха, что кулак при драке не пострадает.

И вот когда я «включил заднюю», в смысле, вставил уширо в печень первому, меня словно закружила метель. Вьюга-хавируха! Ха-ха! И тогда я и почувствовал в руках силу, но использовать её не стал, а передавал силу из рук в давно нормально не тренированные ноги. И у Захара была такая жуткая агрессия, что я увидел его ауру. Сначала выплески из центра силы, которые я придушил и он «завис», а потому не смог отреагировать на мой «выпрыг». А так-то у него рефлексы были — будь здоров. Кандидатом в мастера спорта по боксу когда-то был Захаров Владимир Павлович. И даже на «расслабоне», он мог «сделать» меня запросто. Мог, хе-хе, но не смог.

Он потом на очной ставке спрашивал, как это я умудрился по нему попасть? Да ещё и пробить пресс, который у любого боксера напрягается рефлекторно на короткий удар, выполняемый за доли секунды, а тут прыжок… Это не доли секунды, а секунды. А Захаров, будучи на десяток лет старше меня и массивнее двигался по трапу прыжками, как большой опасный кот. До того момента, пока я не отвлёк его своим приветствием и не расслабил, притушив агрессию.

Вот после «озарения» я и сохранял в себе это состояние, как угли в горшке, периодически раздувая в нём огонь. Вот в таком сосредоточенном состоянии я и появился у Игоря в «кабинете». Сегодня был простой приёмный день, когда он принимал «скорбных» умом и телом. К нему часто приводили людей, находящихся в изменённом состоянии. Некоторые в буквальном смысле сходили с ума от сеансов Кашпировского. И таким Игорь восстанавливал и сознание, и, как я уже говорил, координацию движений.

Увидев меня в «сосредоточенном» состоянии, Игорь сначала нахмурился, а потом спросил:

— Встал на поток?

— М-м-м, — не знал, что сказать я. — Типа того.

— В тебе горит огонь жизни. Очень хорошая сила. Как дошёл до жизни такой?

Игорь был смуглолиц, черноволос и кареглаз. Его треугольное лицо с небольшим острым подбородком было всегда сосредоточенным, словно он постоянно размышлял о чём-то глобальном и взгляд его был направлен «в себя». Короче, он был похож на цыгана, которому нужно было украсть или невесту, или коня, спрятанных за семью запорами. Нет, за семьюдесятью.

— Ты всегда хотел лечить, вот ты его и открыл. Что видишь?

— Ауру вижу, наполнение внутренних органов.

— Воздействовать не пробовал?

Я покрутил головой, не желая вскрывать свои возможности. Не верил я ему, помня, кто закрыл мне «внутренний взор».

— Вижу ещё потоки «цы», — сказал я.