Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

странное ругательство: «Шитый кок!». Откуда оно взялось и что означало, никто не знал. Казанцев тоже впервые его услышал только здесь, в Зерентуе.

* * *

Нет, мир всё-таки действительно тесен! Для Казанцева встреча с Бобо стала не единственной приятной неожиданностью. Однажды его вызвал в свой кабинет комендант Зерентуйской каторжной тюрьмы подполковник Рыкунов. Оказалось, последний когда-то служил вместе с его отцом. Чувствовалось, что в виновность Казанцева-младшего Рыкунов не верил, но сказать об этом открыто ему не позволял статус начальника тюрьмы.

– Я могу чем-то облегчить вашу участь? – спросил он арестанта. Казанцев, подумав, попросил:

– Я был бы вам премного благодарен, если бы имел возможность читать в камере газеты, журналы и книги.

– Хорошо, я постараюсь предоставить вам такую возможность.

* * *

Каторжане Зерентуйской тюрьмы работали на руднике. Каждый день они, звеня кандалами, под конвоем следовали к шахтам, где расходились по своим местам: кто добывал серебряно-свинцовую руду, кто перевозил её на вагонетках, кто затем перегружал её на подводы. Но Казанцева из-за сильного истощения и хронической простуды освободили от тяжёлой работы. Приказом коменданта его направили рабочим в мастерскую. Там он помогал ремонтировать тачки и прочий нехитрый горный инвентарь. Кандалы с него сняли.

В апреле политическим заключённым, к коим относились и Казанцев с Бобо, жить стало легче. И не только из-за весеннего солнышка: подполковник Рыкунов провёл ряд важных реформ. В частности, отделил политкаторжан от уголовников, перевёл их на другие, более лёгкие работы и разрешил им свободно перемещаться по территории без оков. Конечно, до той вольницы, что существовала здесь десять-пятнадцать лет назад, было ещё далеко, но либеральные преобразования чувствовались. Уголовному большинству не нравилось, что привилегии достались не ему, а всяким смутьянам, революционерам и прочим масонам… Но спорить с начальством в сибирской каторжной тюрьме – дело бесперспективное.

* * *

Дни на каторге тянулись долго, но год пролетел быстро: однообразный распорядок не оставлял почти никаких воспоминаний. На смену короткому жаркому лету пришла хмурая дождливая осень, а за ней – снова снежная суровая зима. «Год долой, осталось девять», – подумал Казанцев и пришёл от этой цифры в ужас. «О, Боже! Ещё девять лет!!!»

О том, что произошло за это время в России и в мире, он в общих чертах знал. Комендант Рыкунов выполнил свои обещания, и заключённый Казанцев получил возможность читать свежую прессу. Разумеется, «свежей» её можно называть с большими оговорками – газеты и журналы из Петербурга и Москвы до Забайкалья добирались месяц, а то и два. Но всё равно для каторжанина это был огромный подарок – узнавать, пусть и с опозданием, новости и быть в курсе того, чем живёт матушка-Россия.

Наиболее запомнились две публикации. В журнале «Новь» появился эмоциональный очерк некого борзописца по фамилии (или псевдониму) Махнофф «Антигерой русского флота» – новое произведение, посвящённое лично Казанцеву и представлявшее собой кальку с нашумевшего очерка полугодовой давности, но вывернутую наизнанку. Если тогда Казанцев был представлен, как уже говорилось, безукоризненным «рыцарем без страха и упрёка», то теперь он стал отпетым негодяем, воплощением всех мыслимых человеческих пороков. Очерк начинался с кавказского тоста про одну «маленькую, но очень гордую» птичку, решившую возвыситься надо всеми, но не сумевшую удержаться на высоте… Зазнайство, самолюбование, презрение к дисциплине – вот нынешние черты вчерашнего героя. Казанцев теперь уверен, что ему всё дозволено, и что он умнее всех. Он ставил под сомнение подвиг Самончука в бою у Скагеррака! Мол, якобы подвига не было вообще! На мой резонный вопрос – откуда ему это известно? – он ответил: так сказал английский мичман. Вот как: он верит не фактам, не десяткам русских моряков-свидетелей подвига, а какому-то английскому мичманишке!!! За время пребывания в тылу врага Казанцев насквозь пропитался англофильством, красной и масонской пропагандой!» – делился автор своими впечатлениями о личной встрече с героем.

«Интересно, кто такой Махнофф, с которым я якобы встречался? – удивился Казанцев. – Уж не псевдоним ли это Владисвета Вильямовича Шлыгина, нашего выдающегося писателя-мариниста? По стилю вроде похоже: живой классик не в пример Достоевскому и графу Толстому сомнениями не терзался, и в описании своих героев полутонов не терпел. Либо чёрная краска, либо белая. За эту простоту, наверное, его и ценили многочисленные поклонники, тоже не любившие ковыряться в душе и распускать философские сопли…

Хотя нет, вряд ли. У автора нового опуса язык явно победнее, чем у Шлыгина, да и желчи заметно больше. Даже если это просто полёт золотого пера писателя по заданной его начальством траектории, всё равно бывший собутыльник и компаньон Казанцева по загулам наверняка воздержался бы от некоторых эпитетов в адрес своего героя, пусть он теперь и антигерой. Скорее всего, статья принадлежит какому-то другому негодяю от журналистики – мало ли их, презренных, в нашем Отечестве?»

Кто на самом деле скрывался под псевдонимом М.Махноффъ, Казанцев узнал лишь тогда, когда догадался прочитать эту подпись справа налево. Но это произошло намного позже, годы спустя. А в тот момент узником каторжной тюрьмы очернительский очерк по свою душу воспринимался как сущая мелочь, переживать на сей счёт было глупо. Гораздо больше Казанцева взволновало другое сообщение, опубликованное в газете «Московский листок»:

«В дебрях Амурского края, примерно в 30 верстах от станции Переяславка и в 55 верстах от Хабаровска охотником-орочанином был обнаружен обгоревший «металлический скелет гигантского чудовища». К загадочному объекту отправился доброволец – инженер-путеец С.Балкани. Вместе с охотником они двое суток шли по тайге на лыжах и наконец обнаружили обломки дирижабля. Из-за свежевыпавшего снега никаких ценных предметов, как и останков людей, обнаружить не удалось. Да и вряд ли можно что-то найти, так как катастрофа, очевидно, сопровождалась сильным пожаром. По всей вероятности, найдено место гибели цеппелина «Ц-15», пропавшего при загадочных обстоятельствах три недели назад».

«Это же цеппелин Мунивердича! – ужаснулся Казанцев. – Неужели мой бедный Гремислав погиб?!»

Правда, подумав, немного успокоился. Ведь его друга за прошедшие месяцы могли перевести на другой дирижабль или самолёт. А если и не перевели, то он мог остаться на земле, отбыть в командировку или отпуск, лечь в госпиталь, получить другое задание. Наконец, даже если Мундель был на том самом цеппелине, это не значит, что весь его экипаж погиб. Написано же: «останков людей обнаружить не удалось». В общем, паниковать пока рано.

Перечитав заметку ещё раз, «антигерой русского флота» споткнулся о фамилию Балкани. «Неужто это Серж, мой шурин? Он вроде бы тоже железнодорожный инженер. Впрочем, вряд ли. Откуда ему взяться в Хабаровске? Да и не похоже, чтобы этот интеллигент-бездельник решился отправиться на несколько суток в таёжные дебри ради поиска каких-то обломков.