Статский советник - Валерий Пылаев

научился за последний год. Но военные альянсы, политика на уровне держав… Ну какой из меня переговорщик? И потом — сейчас я намного нужнее тебе здесь! Новые панцеры, оружие для армии, реформы Госсовета…

— Думаешь, все производство разом встанет, если сиятельный князь Горчаков ненадолго покинет страну? — усмехнулся Павел. — А что касается реформ — меня ты уже убедил, а этого достаточно, чтобы подписать столько указов, сколько будет нужно.

— Думаешь? — Я чуть прищурился. — Кое-какие из них я выгрызаю уже чуть ли не полгода. И не могу сказать, что удачно. Князья клянутся в вечной дружбе и мне, и особенно деду, но отказываться от привилегий все-таки не спешат.

— Откажутся. Я все-таки император самодержец. — Павел чуть сдвинул брови — но тут же рассмеялся. — Да и Багратион в этом вопросе всецело на твоей стороне. И уж тем более министерства и генералы — уж кто-кто, а они с радостью прижмут старые рода.

— Старые рода сами с радостью прижмут кого хочешь, — проворчал я. — Особенно сейчас, когда они — с твоего, между прочим, дозволения — одним махом перерезали всех врагов государства. И особенно если я вдруг надолго исчезну из столицы.

— Как-нибудь справлюсь. — На мгновение в глазах Павла мелькнула тоска. — Я не забыл, что обязан буквально всем и родам, и лично тебе, княже — но ты ведь понимаешь, что кое-что в столице пока еще решаю я. И только я.

— Государственный совет формально является совещательным органом. Разумеется. — Я пожал плечами. — Но император обычно прислушивается к его решению. В сущности — почти всегда. Случаев, когда кто-то из твоих предков открыто возражал, было всего несколько. И все они завершились… печально.

— Надеюсь, ты не собираешься угрожать мне дворцовым переворотом? — буркнул Павел. — Я не дурак, княже. И прекрасно понимаю, что перегибать палку тоже нельзя.

— А как тогда? — Мне вдруг почему-то до неприличия захотелось улыбаться, хоть тема беседы к тому явно не располагала. — Будешь выдавать пируэты между аристократий, военными, промышленниками и простым народом, пытаясь угодить всем одновременно?

— Ну… да. Как делал бы на моем месте любой государь. — Павел откинулся на спинку кресла и негромко рассмеялся. — Который хочет править дольше, чем год или полтора. Именно так, княже — пытаться угодить всем.

Чуть заискривший между нами лед растаял, будто мы на мгновение снова стали бестолковыми юнкерами-первогодками, а не императором и наследником самого влиятельного рода в столице. Павел говорил не самые приятные вещи — но хотя бы говорил честно. А я…

Пожалуй, не мог ни в чем его обвинять — да, в общем, и не хотел. Как сказал дед — будущего государя с младых ногтей учат править, разделяя и властвуя. И на месте Павла я бы, пожалуй, говорил и делал то же самое.

Как и любой государь — который хочет править дольше, чем год или полтора.

— Ладно, убедил. — Я махнул рукой. — Значит, Франция?

— Париж, — вздохнул Павел. — По некоторым причинам я не смогу назначить тебя руководить переговорами с Жозефом. Но ты должен знать…

— Так. Стоп. — Я поднял руку. — Может, все-таки расскажешь, что ты задумал на самом деле, величество? Почему отправляешь меня, хотя в твоем распоряжении целый дворец придворных, Генеральный штаб и вообще вся страна?.. Только не надо рассказывать про мою незаменимость, ладно? — Я поморщился. — Ты или зачем-то решил удалить меня из столицы, или…

— Нет, княже. — Павел чуть возвысил голос. — Все куда проще: мне нужен в составе делегации свой человек.

— Свой? — насмешливо переспросил я. — А остальные тогда — чьи? Или ты не доверяешь собственным подданным?

— Не совсем… Не совсем так. — Павел почему-то чуть покраснел, будто мои дурацкие вопросы его изрядно смутили. — Мне нужен тот, кому я буду доверять не на сто, а на двести процентов. Не какой-то там придворный, генерал и болван из министерства иностранных дел — а именно ты, княже.

— Ну, если уж тебя почему-то не устраивают генералы…

— Ты добудешь мне этот союз. Любой ценой, слышишь меня, княже — любой! — Павел тряхнул головой. — Остальные делегаты будут говорить то, что можно — но ты нужен там говорить то, что нельзя. Пообещай Жозефу золото, династический брак, оружие, преференции в торговле, все наши колонии или освобождение от таможенных пошлин хоть на тысячу лет вперед — но не возвращайся без подписанного пакта!

На мгновение показалось, что Павел спятил… Но нет — его величество, похоже, говорил совершенно серьезно. И действительно требовал от меня невозможного.

— Как? — усмехнулся я. — Как я, по-твоему, это сделаю? Стоит хотя бы заикнуться о половине из того, что ты назвал — и другие делегаты сожруть меня заживо.

— Значит, если придется, обойдешься без них.

Когда на стол передо мной лег тяжелый перстень, странно-шутливое как ветром сдуло. По спине даже пробежал холодок — и я вдруг вспомнил, где сижу. И кто сидит прямо передо мной.

— У тебя будет право говорить от моего имени. Принимать решения, не спрашивая никого… даже меня. — Павел говорил медленно и веско — будто забивал гвозди. — На таких встречах часто тянут время, советуются, отправляют телеграммы в столицу — но это слишком долго. Возьми Жозефа за жабры и не отпускай, пока он не поклянется выступить против Рейха на нашей стороне. Пока этот перстень у тебя, — Увесистое украшение еще чуть придвинулось ко мне по столу, — любое твое слово следует понимать, как волю российского государя.

Я только и смог, что кивнуть — язык будто прилип к небу. За год после аварии, едва не отправившей меня на тот свет, я повидал многое — и искренне, предполагал, что удивить меня больше не сможет никто и ничто. Но такое…

Павел, фактически, наделил меня властью, равной императорской — пусть лишь временно и только в вопросах переговоров с французским монархом. Не знаю, удостаивался ли подобной чести хоть кто-то из Горчаковых… да и вообще хоть кто-нибудь за последние лет этак пятьдесят. Даже дед не рассказывал о подобном — а уж он-то видел и помнил вообще все на свете.

— Надеюсь, ты меня не подведешь, княже. — Павел явно через силу выдавил из себя улыбку. — Ты ведь понимаешь, что о… скажем так, некоторых подробностях нашей беседы лучше не знать никому за пределами этой комнаты.

— Более чем, — буркнул я. — Если честно, я и сам постараюсь забыть, что на меня навесила твоя монаршья воля, чтоб ее.

— Ага… Ну и так, на всякий случай, — Павел чуть нахмурился. — Про отдать Жозефу наши колонии — это я не серьезно.

— Правда? Очень жаль, — беззлобно огрызнулся я. — Боюсь, без этого убедить его