Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров

калитка всё-таки распахнулась, но при этом повисла на одной петле. — Простите, Зинаида Михайловна! — сконфузился от собственного выражения.

— Да ничего, я привыкла, — пропела фельдшерица.

Только сейчас я заметил, что девушка вышла из машины и вместе со мной наблюдала за театром двух актёров, но за нами не пошла.

— А я чего? Это всё Рыжий, — философски заметил Митрич.

— Рыжий — это Фёдор? –уточнил я, пытаясь разобраться в местной Санта Барбаре.

— Рыжий — это Николаич, а Фёдор — балбес, — категорично заявил дядь Вася.

После этого я оставил попытки понять, о ком идёт речь. Потому познакомлюсь.

— Вы проходите, Егор Александрович, — натужно улыбаясь, председатель пригласил меня во двор. — Вот там туалет. Ключ… куда я задевал ключ… — Звениконь зашарил по карманам, сам же в это время продолжал выпытывать у Митрича информацию. — Вы уж простите, удобства у нас деревенские, громко мне, и тут же потише дядь Васе. — Ты ему всё объяснил?

— Объяснил, — кивнул Митрич. — А толку?

— Пьёт?

— Пьёт, — подтвердил Митрич.

Председатель тоскливо вздохнул, покосился на меня и поднялся на крыльцо, вытащил ключ из кармана и принялся тыкать в замочную скважину.

— Да не переживайте вы так, починю, — утешил я моих сопровождающих.

И Митрич, и Звениконь тут же смолки, скептически глянули на меня, но комментировать заявление столичного гостя не стали. Я ухмыльнулся: на лицах мужиков читался откровенный скепсис. Ну, поживём — докажем. Главное, чтоб в этой халупе инструменты были. Сделал себе мысленную пометку спросить у Митрича, где раздобыть хотя бы молоток и гвозди, заодно и тряпку с ведром. Думаю, внутри дом такой же запущенный, как снаружи.

— Ну вот вы и дома, Егор Александрович, — радостно возвестил председатель, распахивая двери. — Проходите, не стесняйтесь. Вот тут, значит, сени. Полочка, вешелочка. Печка, стало быть. Дровами мы вас обеспечим, вы не сомневайтесь.

— Готовит в печи надо? — немного напрягся я.

В своей жизни я чего только не пробовал, много чего умел. Но вот готовить в настоящей русской печи не доводилось.

— Что вы, что вы, — замахал Иван Лукич. — Тут у Таисии и кухонька за занавесочкой, и печка электрическая. Вот она, плиточка, и посуда имеется.

Иван Лукич тут же щёлкнул кнопкой, демонстрируя наличие в ломе света.

— Кто такая Таисия? Это вы меня к ней подселяете, что ли? — удивился я.

Честно говоря, не хотелось бы иметь в соседках любопытную бабульку, сующую нос в мои дела.

— Так померла Таисия, — провозгласил Митрич. — По этой весне и померла. Дом ничейный и стоит с тех пор. Семьи у неё не было, теперь, стало быть, учительский дом будет. Принимай, Егор Ляксандрыч.

С этими словами Митрич решительно отдёрнул занавеску, которая отгораживала импровизированную кухоньку от общей комнаты. И театрально махнул рукой, указывая на квадратные метры деревенской избушки.

— Ой, мамочки, — неожиданно взвизгнула Зина за моим плечом, непонятно когда объявившаяся в доме. — Покойная Таисия вернулась! И гроб с собой приволокла!

— Зинаида Михална, — укоризненно начал председатель. — Как вам не сты-ы-ы-ы… — завыл Звениконь, тыча пальцем в гроб, который стоял по центру комнаты.

В том гробу вместо царевны лежала старушка божий одуванчик в белом платочке, с улыбкой на сухих бесцветных губах, с букетиком полевых цветочков в руках, скрещённых на груди.

Глава 5

— Ы-ы-ы-ы… — тянул на одной ноте председатель, потом вдруг внезапно заткнулся и растерянно произнёс. — Это не Таисия.

— Знамо дело, — подтвердил Митрич. — Таисия и при жизни-то красавица не была, а как померла, так и вовсе подурнела. Ну-ка, посчитай, сколько с весны-то прошло? Да и как бы покойница сюда пробралась? Ещё и с гробом? — дядь Вася почесал затылок.

— С-с-с-с… — засвистела возле меня Зинаида, которая от испуга ухватила меня за руку и теперь не отпускала.

— Чего ссыкаешь? Нормально говори, — буркнул Митрич.

— Степанида! — выкрикнула Зиночка.

— Чего Степанида? Думаешь, она приволокла гроб с покойницей? А что, Стёпка может, — задумчиво протянул Митрич. — Она по молодости ого-го, огонь-баба была… А со Таиской они завсегда в контрах были. Мужика по молодости не поделили, вот и лаялись на пустом месте, — пояснил знаток женской натуры.

Я молчал, не встревая в дискуссию, разглядывал бабку, лежащую в гробу, и что-то в ней казалось мне неправильным. Вот будет весело, если я оказался в какой-нибудь альтернативной реальности, и сейчас покойница восстанет из гроба, да как пойдёт всех кусать. Хотя нет. Это уже на апокалипсис с зомби похоже.

— Это из-за кого, из-за дядь Коли, что ли? — полюбопытствовала Зина, дослушав до конца рассуждения Митрича.

Я с удивлением покосился на девушку: интересно всё-таки устроен женский мозг, только что орала, вон, даже руку мою до сих пор не выпустила, а стоило услышать сплетню, сразу весь страх прошёл.

— Не, Стёпка за Кольку назло мне вышла! — горделиво приосанившись, заявил дядь Вася. — А Таисия…

— Да кому ты сдался, конь плешивый! — раздался сердитый незнакомый женский голос. — Я за Колю маво по любви вышла! А Таська твоя стерва была, стервой и померла!

— Ы-ы-ы-ы… — завыл Иван Лукич, выпучив глаза, тыча пальцем в сторону гроба.

— Лукич, ты чего глаза пучишь? Сердцем, что ли, плохо? Зинка, хватит орать, не видишь, председателю поплохело. Давай, качай его. Ещё помрёт, неровен час, куда нам без председателя тогда?

Я переводил ошалелый взгляд с бабки, восставшей из гроба на заикающегося Ивана Лукича, который побледнел до синевы и застыл памятником Ленину, вытянув руку вперёд. Только впереди у него оказалось не светлое будущее, а сухонькая старушонка с цветами, презрительно скривившая губы.

— Ты, Митрич, дураком был, дураком и помрёшь, — фыркнула бабулька.

— Говорю же, любила меня, — дядь Вась выкатил грудь гоголем. — Вона как ярится!

— Степанида Фёдоровна! — воскликнула Зиночка, и покрепче прижимаясь пышной грудью к моей руке

— Какого чёрта, дуры ты старая⁈ — внезапно заорал председатель отмерев. — Ты зачем сюда гроб притащила? А?

— Дык примерить, — спакойненько так заявила бабка. — Слышь, сынок, подай-ка мне руку. Что-то вылезти не могу.

— Я? — уточнил я.

— Ты, ты. Митрич старый конь, а Лукич — председатель! — пояснила бабка.

Я