Нашествие - В. Бирюк

Алу тогда очень расстроился. Ему, как часто бывает у детей, страшно представить себе жизнь без родителей, без отца. Кажется, что он будет жить вечно.

- Ата насмехается над смертью. Или злится. Или печалится. Издевается. Над кувшином с кумысом в могиле, над конём с отрезанными ногами, чтобы доехать до Хан Тенгри.

Мы говорили о разном. И об этом тоже.

Не могу вспомнить попандопул, которые собирали бы конфиденциальную оперативную информацию, расспрашивая об отношении к подробностям погребального обряда. А зря. Для кыпчаков, и не только для них, основа мировоззрения - культ предков. Значительная часть этого культа - ритуалы погребения, представления о посмертии. Люди меняют свою жизнь, чтобы получить достойную, по их мнению, смерть. Христиане, например, очень боятся внезапной смерти: не успеть исповедаться и причаститься, иудеи - утонуть, мусульмане - куска свиного сала во рту покойника...

- Многие воины мечтают о быстрой смерти. О смерти в атаке. С клинком в руке. Нанести удар. Смертельный для врага. И принять удар, смертельный для себя. Умереть быстро. Не переживая муки тела, не наблюдая за собой, как постепенно превращаешься в кучку гниющей плоти. Вот я на земле. В халате. В своём теле. А вот его уже нет, и я приветствую Хан Тенгри в его небесных пастбищах.

«Я мог бы стать рекою,

Быть темною водой.

Вечно молодой, вечно пьяный,

Вечно молодой…».

Я не знаю, кем ты захочешь стать в новой жизни. Рекой или ветром, волком или человеком. Я даже не знаю - будет ли она, новая жизнь. Но, уверен, ты не хочешь доживать нынешнюю, ветшая и дряхлея. В болячках и слабости. Осознавая не только утрату сил своего тела, но и ясности своего ума. Кончак хочет убить тебя. Но страшнее увидеть его сочувствие. «Старенький Боняк стал, слабенький. Присмотрите, чтобы ему по коленкам не дуло».

***

«У всех у нас есть страхи. Но у тех, кто смотрит им в лицо, есть еще и мужество».

Я знаю, что говорю с очень мужественным человеком.

***

Мимо. Мои «раскраски» про старость, ветхость, слабость… - уже мимо. Хан начинает улыбаться. Хорошо, широко. Теперь я понял в кого такая радостная улыбка у Алу - в него, в отца, в хана Боняка.

Это не о смерти, не суицидность или некрофилия. Это о радости свободы. Возможности освобождения от осознаваемых с возрастом, с опытом и размышлениями, бессмысленности и мучительности земного существования.

«Что было - то и будет. И нет ничего нового под луной».

Это-то понятно, но почему при этом «ничего нового» для всех - именно у меня всё должно так болеть?

***

«Все просят у бога лёгкой жизни. А надо просить лёгкой смерти».

Не все доживают до осознания этой истины. Боняк - умный. И живёт долго.

Уж в который раз повторю: отношение туземцев к смерти иное, чем у моих современников.

Здесь смерть не конец, а долгожданный шаг к вечному счастью. К наступлению изобилия и удовольствия. Всё, что мешает, мучает, изнуряет, ограничивает… в жизни земной - кончится. Все беды останутся здесь, там - вечная радость и блаженство. Они все в это верят. «Это же все знают».

Смерть здесь - наглядная, почти ежедневная норма. Как часто, коллеги, вы бываете на панихиде, целуете в лоб покойника, идёте в траурном шествии, кидаете горсточку земли на гроб при погребении? В святорусском городке на сотню-другую дворов - еженедельно.

- У меня выпал зуб.

- А у меня помер брат.

В сорокатысячной орде в среднем каждый день три-четыре покойника. Понятно, что далеко не на всех похоронах должен присутствовать сам хан. Но «отдать последнюю дань уважения» - часто.

***

- «Вечно молодой»… Обмануть смерть, обмануть старость… Да ещё и оторвать голову гадюки… Х-ха…

Этой весной, как мне докладывали, хан Боняк упал с лошади. Дважды падал с коня в последний год своей жизни Чингисхан. Боняк не знает про Темуджина, но эта примета близости смерти в Степи известна.

Вдруг резко недоверчиво:

- А ты не врёшь? Это точно - в один миг? Без превращения в падаль?

- Ты видел дерево. Там была лисья нора. Если бы там была лиса… ты видел, что стало к корнями, со стволом… от лисы бы ничего не осталось.

Боняк продолжает улыбаться. Радостно. Счастливо. Оставить все долги, заботы, невзгоды, болячки… Обрубить хвосты.

***

«Честная смерть лучше позорной жизни» - Боняк не читал Тацита. Но чувствует сходно. Жить слабым, глупым, больным… для него - унижение, позор.

***

- Хор-рошо!

- Э-э-э… Боня-хан… Ты не забыл, что речь не о твоей смерти, как бы важно это не было, а об уничтожении каменной гадюки?

- Да ладно тебе… Хотя да, ты прав. Мальчику надо оставить чистое поле. Всю мерзость, что можно, прихватить с собой. Кр-расота! Я приду к Хан Тенгри с такой толпой рабов! Убитые здесь будут служить мне там. Х-ха…

- Давай немного о мелочах. А то именно они и помешают. Тебе дать слугу, который мастер по этим… вещам?

Я не знаю как назвать инструменты подрывника на кыпчакском. Сам заряд сегодня получил название «голенище сапога». А всё вместе?

- Нет. Ты хорошо всё объяснил, показал. Я ещё не настолько стар, чтобы сразу забыть или перепутать. Не надейся - Боняк стар, но не безмозгл. Новое лицо… русский… в моей свите… вызовет вопросы. Не надо.

- Когда ты будешь у Переяславля?

- Сегодня, завтра... войско идёт медленно… Послезавтра. Утром на рассвете я приеду в лагерь Кончака.

Хан мечтательно улыбается:

- Это будет красиво. Да-а… Знатно. Важно. Я заранее пошлю гонца, чтобы все собрались для встречи. У меня будет большая свита, дорогой халат… да-а. Кончаку придётся вывести всех своих выползков, да-а… А потом ба-бах… на триста шагов вокруг твои крылышки… Хор-рошо. А где будешь ты?

Это не то, что должно тебя волновать. Или у тебя какой-то свой замысел?

- Недалеко. В нескольких верстах. Если у тебя не получится, то я попытаюсь остановить Кончака своим войском.

- Х-ха… У тебя такое большое войско?

- Нет. 6-8 сотен. Может, чуть больше.

Мгновенный переход к недоверчивости. Этот плешивый длинный… дурак? Врёт? Но Алу и другие рассказывали… да и сам кое-что видел… Тупой? Не понимает?

- Х-ха! Это ничто!